Разрезать лучом времени тьму пространства

Специфика современного мышления такова, что любой вывод какого-нибудь авторитетного академического ученого воспринимается истиной в последней инстанции. Нам остается ответить только одно: ДА РАЗРЕЖЕТ ЛУЧ ВРЕМЕНИ ТЬМУ ПРОСТРАНСТВА!

Наука и техника, как цивилизационное понятие, продается единым яблочным пирогом, который нельзя купить парочкой отдельных кусочков. Либо бери всё, либо оставайся умирать с голоду. Если ты хочешь уверовать, что множество простых чисел содержит арифметические прогрессии сколь угодно большой конечной длины, то будь любезен уверовать, что каждый сын больше всего на свете хочет секса со своей родной матерью. Удивительно, что не имеет значение личное мнение Теренса Тао и Бена Грина — авторов этой самой прославленной и самой бесполезной из открытых в XXI веке теоремы, по поводу идеи Фрейда. Результат труда учёного отчуждается в полное владение общего социалистического государства науки, без частного права философской интерпретации собственного открытия и свободы слова оппонировать генеральной линии партии. Большинством, близким к единогласному, голосов официальная математика признает величайшим достижением в своей многотысячелетней истории две теоремы Курта Гѐделя. Но таким же числом голосов отрицает право самого Курта Гѐделя интерпретировать собственные же теоремы, как научное доказательство существования Единственного Бога. Существование теоремы об онтологическом доказательстве существования Единственного Бога, за авторством того же Гѐделя и вдохновленной трудами Лейбница, официальная математика вообще не замечает. Колебаться можно только с линией партии!

Вот только где политбюро этой партии? Откуда оно берётся и как туда попасть новым членам? Величайшие представители физико-математической науки всегда были людьми глубоко верующими. Классические примеры на эту тему приводят ученых давно ушедших веков, как Декарт, Паскаль, Лейбниц или Ньютон, что даёт возможность оппонировать эту позицию объяснением о духе того времени. Мало кто знает, что это правило не кончалось никогда. Джон фон Нейман, которому человечество обязано изобретением компьютера и многими достижениями во многих других науках, не только был верующим, но и высмеивал неверие парадоксом Паскаля: «Если Ада нет, то туда не попадет ни атеист, ни верующий. Если Ад есть, то его избежит только верующий. Если Рая нет, то туда не попадет ни атеист, ни верующий. Если Рай есть, то его избежит только атеист».

Георг Кантор, про которого я лично читал ещё школьником мнения уважаемых академических ученых, как о величайшем ученом всех времен, народов и видов наук, был ещё более верующим. Сегодня его называли бы сумасшедшим религиозным фанатиком, хотя прошло всего сто лет. Для математики это вообще не срок. Мы геометрическую теорию веревочных узлов составляли две тысячи лет. Хотя изначально планировали за два года закончить. Или вспомните француза Гротендика, о котором современный русскоязычный обыватель не знает вообще ничего, хотя это хронологически последний на сегодня учёный в истории математики, который заслуживает признания великим в общеисторическом и общемировом, а не только частном в пространстве некой страны или во времени, измерении. Этого парня академическое сообщество официально признало сошедшим с ума. Признавая при этом своим королем по величию сделанных им открытий. Колебаться можно только с линией партии! Вот только где политбюро этой партии?

Откуда оно берется и как туда попасть новым членам? Я все ещё не могу ответить на этот вопрос, потому что всякий левиафан сокрыт от людей в своих корнях, являясь нам только чернотой своего омерзительного лика. Но это такая же эманация мировой системы Фараона, как и его политическая ипостась. Юрий Манин — один из единиц великих для всей истории советского союза и один из десятков великих для современного Запада, куда он естественно переехал сразу же после развала, математик, глубже которого не знала русскоязычная философия, — объявил науку, какой её представляют рядовые носители степеней Ph. D, не существовавшей никогда и нигде.

Наука, по представлениям Манина, лишь культура работы с «истиной», но не сама «истина». Мое представление близко, но не совпадает полностью. Я вижу науку противоречивой культурой уничтожения и выявления «истины» одновременно, причём не преуспевающей ни в одной из целей до конца. Этих преуспеяний нет не из-за симметрии усилий науки. Эти преуспеяния изначально невозможны до конца ни в одной из целей по отдельности. Но критику науки нельзя ограничивать только эпистемологическими проблемами её основания, ибо это опять приведёт нас к главной проблеме «научного» метода мышления — путанице между трансцендентностью Бога и «трансцендентностью» определения Его существования. Единобожие это единственно возможный и абсолютно очевидный квантор существования для всех остальных кванторов существования. Самое замечательное, что последнее правило применимо к самому себе, что требует его назвать самоочевидным. Сам же Аллах выше легитимации кванторами существования изнутри Бытия, являясь квантором существования самому Себе. Именно не понимание этих правил погубило науку.

Наука не понимает, что Всевышний ниспослал Писания ровно для этой же цели.

Я хочу из теории алгоритмической энтропии информации Колмогорова-Хайтина вывести основные постулаты единобожия:

  1. Биологическая эволюция может существовать, но это возможно лишь при базовом информационном толчке некого «высшего разума».
  2. Все события предопределены в едином «центре принятия решений» и хаос это лишь сложная структура порядка.
  3. Потенциально события делятся на три типа — обязательное к существованию, возможное к существованию и невозможное к существованию. Первым является только сам Единый и Единственный Бог.
  4. Я чувствую, но не могу конкретно нащупать, что из этого понятия можно вытащить ещё очень много подтверждающего принцип Единобожия.

Даже если ещё другая моя мечта сбудется, и вдобавок получится ответить на «риторический» вопрос Пуанкаре об основаниях рациональной логики через гигантское расширение теорем Гѐделя, доказав приблизительный тезис — «истина это и есть всегда только тавтология», что и есть третий пункт из предыдущего списка.

Всё равно это останется для среднестатистического обывателя набором формул. Обыватель не может отличить «бессмысленный хаотический набор сложных научных терминов» от действительно величайших открытий в истории науки. Мы же не можем отличить цитату из Конфуция от меню дешевого китайского ресторанчика, если всё это написано иероглифами.

Что тогда делать, чтобы простой обыватель перестал видеть науку как религию и узрел религию как науку? Для второго надо уничтожить клерикализм и возродить Калям (Слово), но уже не только гуманитарный, а еще и физико-математический. Для первого — разрезать лучом времени тьму пространства — показать обывателю науку в разрезе поколений, а не в разрезе областей.

Сергей Доренко сказал как-то, что верующие это люди с пониженным критическим мышлением. Может быть, что так оно и было пять веков назад. Особенно в христианстве. Но сегодня мир перевернулся с ног на голову. Неверующие стали людьми без критического мышления, оставаясь ретрансляторами современного им коллективного бессознательно. Наука как религия. Причем религия, тексты которой снисходят только через её жрецов, являющимися ещё и единственными интерпретаторами этих текстов на обывательским язык. Высший чин жреца — нобелевский лауреат. Наука стала коллективным антихристом, который показывает технические чудеса в обмен на признание его богом без теологического диспута. Спасти народ от этого научного клерикализма может только преподавание науки по методу блокчейна. Нужно отказаться от преподавания только последнего мнения науки, а выдавать всю цепочку «от Адама и Евы», то есть от Шумера и Египта, чтобы обыватель увидел науку изнутри, перестав её идеализировать.

Мой любимый пример — идея Лейбница о природе бесконечно малых величин, как о стационарном числе «мистической» природы, а не ньютоновской последовательности действительных чисел с пределом в нуле. В истории на эту идею было много взглядов в зависимости от времени:

  1. Во второй половине XVII века эта идея считалась вершиной гениальности научной мысли, какая только вообще может быть, примером величайшего творческого вдохновения.
  2. Во второй половине XVIII века эта идея считалась вполне научной, но всё же ошибочной из-за неучтения некоторых деталей. Как сегодня считается вполне научным гѐделевское доказательство возможности путешествия во времени на основе анализа тензоров в теории относительности Эйнштейна, но всё же ошибочным, потому что Гѐдель не учёл перманентное расширение вселенной.
  3. Во второй половине XIX века эта идея считалась чудовищной антинаучной алхимией, как средневековые теории о плоской земле. Учёные удивлялись, как такой великий учёный вообще мог такие бредни выдумывать
  4. Во второй половине ХХ века эта идея вновь стала считаться вершиной научной мысли. Просто Робинсон нашёл для этой идеи удачную формализацию, и она теперь стала называться нестандартным математическим анализом. В противовес ньютоновскому стандартному математическому анализу. Всё вернулось в начальную точку отчета
  5. Сегодня стало ясно, что нестандартный анализ и стандартный анализ — это, оказывается, одно и тоже, но просто разные формы языка. Оказывается, что изначальный спор Ньютона и Лейбница вообще не был спором, потому что они смотрели на одно и тоже, просто с разных углов.

Моя личная позиция вообще шестая — само занятие дедуктивными выводами из самоочевидных аксиом, которое со времен Фалеса Милетского и является определением научного мышления, не только и не столько вывод и рациональное доказательство нового знания, сколько тавтологическое высвобождение нами же самими заложенной имплицитности внутри того языка, который мы придумали для описания аксиом. В случае инфитизимальных объектов, вокруг которых веками спорят школа Лейбница против школы Ньютона, и историю противостояния которых я описал выше, то их природа была просто изначально имплицитным вложением в не слишком удачный эллинистический язык евклидовой геометрии.

Я не говорю, что инфитизимальных объектов вообще нет, но этот вопрос более сложный, чем математике казалось все прошлые поколения. Может быть, в ХХII веке общепризнанной в науке будет вообще другая — седьмая позиция.

АБДАЛЛАХ МУСЛИМ