Его нашли с помощью хлеба, моего знакомого. Вначале искали водолазы, я хорошо помню, как они готовились к погружению в озеро: натирали себя мылом, а потом влезали в прорезиненные костюмы. Мне еще показалось забавным, что даже работать не начали, а уже в мыле. Толком водолазы ничего не нашли, лишь какие-то ржавые палки и автомобильные детали. Хлеб вот не подвел, первой с его помощью выловили свежую утопленницу, она утопилась с «синих глаз», а потом уже Петю, бог его знает, почему он утонул, может быть ногу свело (по воде пускают хлеб, в месте его затопления и ищут ушедшего на дно). Петю я запомнил потому, что он был взрослее и пару раз больно меня стукнул на занятиях в спортивной секции. Рядом с этим злосчастным озером мы с ребятами играли в футбол на заросшем сорняками поле. В перерывах большинство мальчишек нюхало клей, в доме напротив ребята постарше ставились героином. Возвращаясь домой с футбольного поля, я внимательно смотрел под ноги, у нас была большая беда с канализационными люками, за ними никто не следил, и они совсем исхудали, а иногда их ради развлечения просто воровали. Из-за этого маленькая девочка упала в канализационное отверстие и сварилась там заживо. Еще я вспоминаю, как к нам приезжал зоопарк с тощими и недовольными животными. Я стоял в очереди за билетом и увидел своего соседа по лестничной клетке. День назад у него умер отец от удара током. Отец избивал его и мать регулярно. Я впервые видел его таким радостным.
Все это воспоминания объединяет одно — они не могут служить трамплином для ностальгии.
Этот текст представляет собой небольшое размышление о ностальгии, немного о субъекте ностальгии и его состоянии (здесь я в силу экзистенциальных причин пишу о мужчине) и о последствиях, которые грозят всем нам из-за изменения ритмов и масштабов ностальгических течений. Безусловно, сейчас самое время для этого. О, эти «прекрасные двухтысячные», когда мир был прежним. Как всегда мой текст коллатерален по своей структуре развертывания, потому если вас раздражает такое повествование, то лучше прочитайте выводы.
Ричард Лаймон — автор первобытной силы, и он редко утруждал себя ограничениями в писательском мастерстве. Посему читатель получал коктейль из резни, убийств, криков погибающих, изнасилований, сумасшедших, уродов и первертов. Такой вот талантливый чистый и незамутненный трэш. Когда Ричарду взбредало в голову немного «придержать коней», качество текста резко возрастало, сюжет приобретал классические очертания, язык героев обогащался «меткими фразочками\” (примерно так: «Мой отец сейчас глубоко на Юге». Это можно понять как то, что отец одного из героев в южных штатах Америки, а можно понять в том смысле, что находится глубоко внизу – в земле. В контексте повествования локация отца будет уточнена), иными словами, из-под его руки выходило что-то вроде «Странствующего цирка вампиров». Произведение, которое легко может конкурировать в своем жанре с лучшими образцами.
В творчестве Лаймона, которое весьма занимательно, меня интересуют некоторые сопутствующие факторы.
Русские издания Лаймона, как и многие издания девяностых годов, были маленькими маркетинговыми шедеврами. Как вам такое: на обложке книги изображена симпатичная женская голова и часть ее шеи, шею обхватывает мускулистая мужская рука. Волосы девушки великолепно гармонируют с песочным пляжем, вдалеке виднеются пальмы. По выражению лица видно, что женщина является жертвой, ее рот искажен криком. Понятно, что продаёт такую книгу: секс и насилие. В худшем случаем мы прочитаем про что-то одно из этого, ну, а в лучшем… Лаймон никогда не разочаровывал и щедро подавал к столу все угощения.
Вы можете возразить, что оформление именно книг Лаймона не было уникальным и ткнуть в какого-нибудь Уильяма Голдмана (на обложке книги «Марафонец» изображен мужчина с пистолетом, взявший в заложники женщину) и будете правы. Однако я пишу именно о нём по двум причинам. Первая: мне он нравится. Вторая: как я уже и говорил, обложка книги и содержимое совпадали, причём обложка всегда была эвфеместичнее (мягче) написанного.
Небольшой уход в сторону. Герой романа Жюль Верна «Таинственный остров» — инженер Смит, могущий почти все. Впрочем, не только могущий, но и делающий. Еще один герой романа, журналист, метко замечает, что Смит может сотворить что угодно буквально из ничего. Тут прослеживается явная отсылка к творению богом exnihilo. Там, где раньше творил бог, теперь творит человек, вооруженный знаниями, смекалкой и волей. Отнюдь не таков Смит Оруэлла (1984) не могущий почти ничего. Он живет с фригидной женщиной, мучается на работе, сдает собственную любовь, а после доживает дни на синекуре. Между романами вряд ли более ста лет, а разница в подходе к человеку колоссальна. В первом случае — покоритель земных пространств, во втором — вечный проигравший, нищий и обездоленный.
Между творчеством Ричарда Лаймона и Тома Светерлича можно провести похожее сравнение. К моему прискорбию, литературная критика здесь плавно перетекает в фиксирование инволюционного антропологического течения. Лаймон — писатель, который во всех смыслах может, Светерлич — аутсайдер, принимающий свою судьбу без ропота.
Книга Светерлича «Завтра вновь и вновь» позиционируется как триллер в антураже киберпанка.
Недалекое будущее. Подавляющее большинство людей пользуется мозговыми аугментациями, почти тоже самое, что Google Glass только в тысячу раз круче и имплантированное непосредственно в голову. Главный герой повествования занимается поисками пропавшего виртуального оттиска умершей женщины — Альбионы. Неспешный детектив перемежается взаимодействием с интернет-трафиком будущего.
Выглядит он примерно так: по вашему интерфейсу передают выступления американского президента Митчем. Очень красивая женщина. В юности она выиграла несколько конкурсов красоты. Всплывающая реклама предлагает вам ознакомиться с порнороликами с участием президента. Митчем мастурбирует в ванной, Митчем уединяется в спальне с мужчиной. В мире расцветает хоум-порно, благодаря возможности мозгового интерфейса записывать видео, посредством глазных линз.
Полиция нашла в ручье тело убитой студентки. Через пару минут после публикации бывшие любовники заваливают сеть снимками и видео с ее участием. Пользователи обсуждают ее умения в постели и ореолы её сосков.
Информационный трафик мира Светерлича вряд ли возможен. Действительно социальная психология считает (см. Р.Б. Чалдини «Психология согласия»), что секс и агрессия — универсальные аттракторы. Человеку очень трудно остаться безучастным при поднятии данных тем. Однако у этих магнитов внимания есть свои особенности. Образы секса продуцируют у человека желание уединиться, страх от агрессивных образов создает желание приобщиться к какой-либо социальной группе. Потому даже в очень фривольные времена видео эротического характера скорее осложнит избирательные возможности кандидата, чем улучшит их. Угрозы же всех видов играют на руку политикам и подталкивают людей к консолидации вокруг тех или иных фигур. Иными словами, президент с прошлым порнозвезды или эротической модели вряд ли возможен.
Порно слабо сочетается с продажами чего-либо, что не связано с сексом. Можно представить рекламные интеграции, связанные с одеждой, косметикой, контрацептивами и средствами гигиены, но на этом, пожалуй, все. Секс продает только то, что связано с сексом. Продать дом, компьютер, игровую приставку и курсы английского языка он не в состоянии. Таким образом, интернет-трафик, состоящий только из порно, тоже мало представим — это идёт вразрез с миром капитализма.
Это не относится к творчеству Светерлича и нашей теме, но раз уж мы говорим об этом, то порно — это мощнейшее орудие деполитизации общества (см. Е. Морозов «Интернет как иллюзия»). Также не будем забывать о его влиянии на упрощение сексуального поведения людей.
В изложении Светерлича интернет представляет собой поток грудей, гениталий, рекламы печенья и туалетной бумаги, криминальной хроники и снова секс в общественном месте, слитое видео ухажера телезвезды, и т. д. Казалось бы, российская обложка из девяностых стала воплощением всего информационного потока общества рисуемого Светерличем, но не все так просто.
К уже известным нам элементам Светерлич добавляет третий и основной. Это ностальгия. Герой Светерлича Доминик далек как от порно, так и от агрессии. Эти волны задевают массы, но не его. Судьба Доминика незавидна. Доминик позабыл, что мертвым не больно, а оказаться в плену у мертвецов довольно жалко. Через нечто среднее между базой данных и виртуальной симуляцией (она называется «Архив») Доминик переживает имитацию собственного детально воспроизведенного прошлого. Доминик гуляет с женой в парке, читает ей стихи и вновь знакомится с ней на творческом вечере, он заказывает своей жене яичницу в кафе. Доминик потерял жену во время теракта в Питтсбурге. Теракт, выполненный с помощью портативного ядерного заряда, уничтожил все население города. От прошлой жизни у Доминика остался виртуальный импринт.
Ностальгия, по словам С. Бойм (см. «Будущее ностальгии») прошла путь от физического заболевания, что лечили пиявками, палками и свежим воздухом, до современной эпидемии. Ностальгия буквально может быть понята через сочетание: тоска + возвращение домой. Ностальгия амбивалентна по своей сути. Тоска объединяет людей, как и всякая боль и всякие несчастья (см. книгу С. Юнгера (не путать с братьями Юнгерами) «Племя». Речь там идет о том, что человеку трудно быть одному. Многие люди отмечают, что во время массовых потрясений чувствуют себя лучше, попадая в невольные «альянсы пострадавших»). Дом же всегда разделяет, так как у каждого он свой. Ностальгия предполагает разочарованность в настоящем и грезы о прошлом. Прошлое в случае ностальгии никогда не является самим собой, это всегда усеченные воспоминания, избавленные от всего негативного (безвинное прошлое по выражению С. Бойм). Грезы о доме могут принимать полностью фантастический характер, когда человек представляет дом, которого никогда не было. В этом плане ностальгия — это взор, брошенный не только назад, но и в бок. Ностальгия это роман с прошлым и/или со своей фантазией против настоящего.
Ностальгия в книге Светерлича, как и сверхсексуализированность, сомнительна. Ностальгия не терпит пересечения настоящего и грёз. Столкновение первого и второго подобно двум поездам, несущимся навстречу друг другу.
Посредством книги Светерлича мы добрались до темы ностальгии и теперь спокойно можем отложить его произведение в сторону, сконцентрировавшись на действительности.
Наш мир имеет особые модификации культуры ностальгии. Музеи, храмы и выставки искусства для людей утонченных и сувенирная продукция для людей попроще. Ностальгия, таким образом, легально и явно вписана в нашу жизнь, к сожалению, она представлена гораздо шире, чем кажется. Это уже давно не только тарелки с росписью из Египта или театральные брошюрки «на память» о постановке.
Мир «глобальной деревни\” (термин М. Макклюэна, т.е. мир, соединенный с помощью интернета, телефонов и т.п.) сделал много шагов по направлению к общему чувству ностальгии, единый пул артистов, фильмов и вообще развлечений предполагает возможность унифицированного дома. Т. е. вполне можно представить двух женщин слегка за тридцать обсуждающих клипы Бритни Спирс прямиком из конца девяностых. Причем эти женщины могут быть совершенно из разных стран: Индия, Россия, Перу и т. д. Глобализация культуры втягивает не только разные страны, но и стирает возраста. Сегодня совершенно неудивительно, когда дети и зрелые дядьки ждут выпуска одних и тех же фильмов или видеоигр. Идя домой с киносеанса, сын с отцом могут предаваться одинаковой ностальгии. Прямо как пелось в песне уважаемой Бритни: «Упс, я снова сделала это, я играла с твоим сердцем и совсем заигралась». Прекрасно иметь рядом красотку, заинтересованную нами, но, увы, за нашим сердцем охотятся только медиахолдинги.
Гротеск, конечно же, заключается в том, что миф о прогрессе (Э. Чоран считал, что в основе мифа о прогрессе, точнее об утопии, лежит чувство ностальгии. Поскольку просто ностальгировать смысла мало человечество переместило объект своего вожделения из прошлого и воображаемого в будущее. Подробнее см. «Механика утопии»), а точнее общество, выросшее на мифе о прогрессе, создало колоссальное количество «агрегатов ностальгии». Безусловно, прогресс был весьма хлопотен, что замечал еще Р. Генон в «Кризисе современного мира». Прогресс — это вечный завтрашний день, который никогда не настает, это вечное отрицания дня сегодняшнего во имя светлого завтра. Вспоминается китайская книга «И-цзин» с ее: «всегда болен, никогда не умирает». В отношении прогресса это можно переделать в: «всегда нарождается, никогда не приближается».
Жить в таком беличьем колесе малокомфортно, поэтому неудивительно, что человечество начало понемногу крутить головой. Вначале люди немного косились, потом опускали глаза, ну, а после понеслись вперед, повернув голову назад, чем в принципе и занимаются сегодня. Мы никогда не имели столько имагинативных и мнемотических линз, как сейчас: фото и видеопленки, виртуальные миры, добавьте к этому системы хранения и передачи данных. Все это создает великолепные условия для культивирования ностальгии.
Боюсь показаться обсессивным, но для точности проговорю ещё раз, ностальгия это не только прошлое, где мы бегаем в шортиках по лугу или пускаем мыльные пузыри или мчимся на велосипеде с горки. Это и наша игра в онлайн-игры, и наш интерес к «Рыцарям круглого стола» за авторством сэра Т. Мэлори, и даже наша манера одеваться, предположим, что кто-то надевает серый плащ, шляпу, и в таком виде пролистывает романы Тома Клэнси, и наша любовь к старым рок-группам, и к России, Англии, Франции, Земле, и еще чёрт знает чему, которую мы потеряли, но которую никогда в глаза не видели. Ностальгируют как военные реконструкторы, разыгрывающие Бородинскую битву, так и толкиенисты, защищающие Хельмову Падь от нападения армии орков.
Особым эстетским шиком является ретрофутуризм. Это грезы о том мире, где люди еще верили в прогресс и светлое завтра. Констелляция из картин Гигера, синтипопа, кассет VHS и старых вычислительных машин с магнитными картами.
Современный рынок готов угодить любой ностальгии, хотите вашу свадьбу зафиксируют профессиональные фотографы? Недостатки ваших лиц и фигур будут скорректированы. Все для клиентов! Не хотите такого, получите сколь угодно сериалов о дворцовых переворотах, мафиозных разборках, одесском уголовном розыске, жизни принцессы Дианы и т. д. Забирайте все это даром, скачивайте гигабайты и терабайты грёз. Ходите на голливудские фильмы. Влезайте в шкуру зубастого орка, посредством онлайн-сервисов. Все ведь лучше, чем таскать коробки в магазине, водить грузовик или перебирать бумаги в офисе. Человечество создало многомиллиардную индустрию по продаже ностальгии.
Подобное положение вещей говорит об отсутствии у европейского общества как телеологии, так и удовлетворенности от дня настоящего. Традиционалистские методы и концепции в существующих условиях легко могут быть инкорпорированы в массовое сознание, ведь что ближе к традиционализму, чем ностальгия? Для продолжения существующего порядка либеральное общество должно породить новый проект и по-новому переустроить реальность (такие попытки предпринимаются, смотри, к примеру, идеи трансгуманизма Скорее всего, им это не удастся, и мир движется к традиционалистскому ренессансу). Маркером здесь могут служить работы философской традиционалистской школы, чем более они будут выходить из тени и становится популярными, тем вернее наступление этого возрождения.
P. S. Я так и не утратил привычку смотреть под ноги, занимаюсь этим всё время. Некоторые думают, что я стесняюсь, но я просто знаю, что бывает с теми, кто смотрит излишне много вперед или назад.
НЕБОЙША АРКАН