Недавно я говорил с одним этническим мусульманином, который известен как серьёзный и притом потомственный арабист. Его отец — арабист-дипломат, его дед учился а аль-Азхаре чуть ли не одним из первых советских студентов. Короче, эта семья причастна не только к этнической традиции «мусульманства», но и к определённым знаниям. Мой собеседник также поучился в аль-Азхаре, защитил кучу диссертаций, беседовал и общался со множеством представителей исламского мира, в том числе, и из самых знаковых. Поразительно, но при этом на каждом повороте беседы обнаруживалось, что этот свободно-говорящий по-арабски и где-то там учившийся человек по большому счёту не в теме, и живёт некими штампами и мифами об Исламе, которые в гораздо большей степени свойственны неисламской среде. Легко можно было понять, что намаз для этого человека — мифологическая операция, поскольку он совершенно некомпетентно рассуждал о различиях в намазе у суннитов и у шиитов (на самом деле, они не значительнее, чем различия в намазе суннитских мазхабов).
Кроме того, можно было понять, что собеседник очень конформистски относится к алкоголю, который составляет неотъемлемую черту ежедневной жизнедеятельности российских бюрократических и деловых кругов. Если бы передо мной сидел не этнический мусульманин, а какой-нибудь серьёзный исламовед русско-еврейского происхождения, подозреваю, что он выглядел бы гораздо дисциплинированнее и «включённее» в тему…
Не секрет, что вокруг бродит масса «исламоведов», которые с формальной стороны начитаны в фикхе, может быть, получше иного имама. Это не только не делает их мусульманами, это делает их гораздо более упёртыми и опасными исламофобами, чем какой-нибудь несведущий обыватель, чьи представления об Исламе формируются «Московским комсомольцем».
В принципе, эта вещь самоочевидная: формальные знания, даже весьма обширные, не имеют никакой самостоятельной связи с тем, что мусульмане называют «иман», то есть вера. Но дело, тем не менее, обстоит с этим не так просто, как кажется на первый взгляд…
Я не раз замечал, что люди, обладающие исчерпывающими знаниями об американской цивилизации, погружавшиеся в традицию рок-музыки, могущие перечислить ведущие футбольные команды, читавшие Чарльза Буковского и Чака Паланика — верят в Америку как в некую духовную сущность, которая выступает для них как их подлинная родина, настоящий хозяин их жизненных смыслов. Что в их случае курица, а что — яйцо? Увлечённость запретным Западом, которая переросла в «поклонение», или же вера в Запад как в символ всего недосягаемо прекрасного — изобилия, свободы, возможностей — которая превратилась в фанатичное изучение западных культурных символов?
Думаю, что в их случае это всё-таки второй вариант. Любовь — метафизическая, политическая, «культурная» — диктует желание знать. Во всякой случае мне не попадался ни один знаток «западного образа жизни», который был бы критиком империализма. Все эти ребята верят в политическую благодетельность западной системы.
Итак, вера и знание в разных случаях связаны по-разному. В случае Ислама само по себе знание не ведёт к вере и может приобретаться независимо от веры. Более того, те западные востоковеды, которые изучают не Ислам, а какие-либо языческие традиции, как правило, так или иначе становятся к ним причастны. Буддологи становятся до определённой степени буддистами, индологи собственное мировоззрение выстраивают по канонам индуизма, о синологах и говорить нечего — они все в душе конфуцианцы или даосы.
Исламская вера ограждает сама себя очень эффективно. Мусульманином нельзя стать, изучая исламскую культуру, религию, то, что писали на тему фикха различные учёные и т. д. Потому что внешняя изучаемая предъявленная в книгах и свидетельствах сторона Ислама не совпадает с внутренним пребыванием в Исламе, с мусульманской верой.
Само понятие веры в Исламе отличается от того содержания, которое вкладывается в это слово в любой другой цивилизации. Иман — это прежде всего утверждение, связанное с волевым усилием. На это указывает масса примеров. Скажем, готовность человека убрать камень, валяющийся на тропинке, относится символически к самой начальной степени в иерархии уровней веры, которые насчитывается 73. Убрать камень — это сделать усилие, вместо того, чтобы не обратить внимание и пройти мимо.
Или другой пример: согласно достоверному хадису, мусульманин должен противодействовать злу рукой, если не может, то словом, но если не способен и на это, то хотя бы противостоять злу в своём сердце (молча), но это самая слабая степень веры.
Иными словами, уровни веры располагаются в зависимости от интенсивности усилия, готовности преодолеть инерцию, физическую и психологическую. То есть вера и воля — это одно и то же.
Понятно, что речь может идти только о просвещённой, знающей воле. Любая другая была бы слепым упрямством или проявлением самоутверждения. Однако в указанных примерах очевидно, что воля, о которой идёт речь предполагает жертвенность, переступание через себя.
Знающая и одновременно жертвенная воля — это воля интеллектуальная. Это как бы решение разума, оплодотворённого дыханием Святого Духа. Откуда это может браться в человеке? Святой Коран отвечает нам на это:
«Кого пожелает Аллах вести прямо, уширяет тому грудь для Ислама, а кого пожелает сбить с пути, делает грудь его узкой, тесной, как будто бы он поднимается на небо» (6:125).
Этот аят прямо связан с концепцией сердца как вместилища интеллектуальной воли. «Расширение груди» есть экстенсивная проекция воли в плоскости этого мира, которому субъект противостоит, в то время как «сжатие сердца», то есть исчезновения воли, ассоциируется с уходом от мира и его вызовов в духовную стезю, в сферы тонкой сублимации. Путь «сжатой груди», связанный с ощущением «восхождения» — это путь клерикалов, тех, кто практикует уход от мира, отказ от опасного жертвенного усилия. Данный аят поясняется вышеприведённым хадисом, где даются три модели поведения в вере.
Первая модель — это сердце воина, которое Аллах (свят Он и велик) расширил за пределы физической грудной клетки. Воин силой противостоит злу и становится мучеником на этом пути. Вторая модель — слово, призыв, пропаганда — это путь добросовестного, честного «поителя водой». Те, кто, согласно Корану, остаются дома, чтобы поить паломников, и которые стоят степенями ниже тех, кто выступает «лёгкими и тяжёлыми» и борется «своими имуществами и душами на пути Аллаха» (Священный Коран, 9:41). Это те, кто в политической социологии называются «третьим сословием» — люди, чья подлинная сфера деятельности не история, а организация обыденной жизни, создание материальных условий. В их среде активно работает проповедь, поучения, они дисциплинированы и противостоят злу в сфере культуры, то есть в сфере высказанного намерения.
Наконец, третья модель — те, кто не согласны со злом молча в крошечном пространстве своего «сжатого сердца». Это те, кто «просят у тебя позволения…, и сердца которых сомневаются…» (Священный Коран, 9:45). Они — те, которым сказано: «Сидите с сидящими!», то есть те, которые не согласны со злом про себя, обладая лишь самой малой степенью веры.
Итак, гнездилище интеллектуальной веры — это сердце. Представление о сердце, как о духовном сердце, — достаточно широко распространённая мысль. Однако без ясного представления о двойственности человека, который, с одной стороны, сотворён из глины, а с другой — облагодетельствован частицей Духа Божьего — без этого представления учение о сердце, как центре имана, остаётся абстракцией. Следует ясно понимать, что исламская концепция сознания связана с принципом «шухуд» — свидетельствования, и к этой сфере относится, прежде всего, способность понимать то, что ты в данный момент видишь, слышишь и чувствуешь. То есть такие атрибуты как зрение и слух, которые представляют собой сифаты Аллаха (свят Он и велик), прямо связаны с категорией «’ильм». Не может быть акта восприятия в полном смысле слова без одновременного знания того, что это ты в данный момент воспринимаешь. Если речь идёт о несознательном восприятии, как у животного, мы не можем в этом случае говорить о подлинной перцепции, о зрении и слухе в их статусе атрибутов субъектов.
Шухуд — это сознание в качестве «свидетельствования». Центром этого свидетельствования является утверждение, которое можно постичь умом, и которое называется «шахада»: «Нет бога, а есть только Аллах…». Именно эта формула представляет собой интеллектуальный стержень воли как веры.
Но где разница между чисто формальным знанием об этом свидетельствовании и его оперативном действии в сердце, которое заставляет человека, фигурально выражаясь, убирать камень или жертвовать своей жизнью, останавливая зло? Где та неуловимая граница между светом и тенью, когда, с одной стороны, на тебя холодными рыбьими глазами смотрит академический теоретик исламоведения на службе у ЦРУ, а с другой — шахид, готовый уничтожить ценой своей жизни оккупанта?
Ответ в том, что когда Аллах (свят Он и велик) «уширяет грудь», Он активизирует в центре человеческого существа «шухуд», который есть ни что иное как отблеск той частицы Духа Божьего, что Творец вложил в глиняную куклу Адама, при создании последнего. Этот отблеск Духа Божьего — который непосредственно имеет отношение к Джибрилю, приносящему откровение пророкам — это и есть свидетельствующее сознание, которое даёт нам возможность слышать, видеть и обонять, сознавая при этом, что мы слышим, видим и обоняем. Именно в это «гнездилище» смысла Джибриль/Святой Дух приносит, как откровение, утверждение о единстве и единственности Аллаха (свят Он и велик), которое без этого действия Святого Духа не могло бы посетить сознание человека никакими ухищрениями мысли.
Стало быть активизация сознания/«шухуд» в человеческом существе вводит его в оперативный луч включённости, когда проблема глобального противостояния партии Аллаха (свят Он и велик) и партии сатаны становится личной проблемой носителя сознания. Он включён — это его. С момента активизации свидетельствования в его сердце он не может довольствоваться производством детей, обеспечением семьи, пустопорожним проведением времени в бессмысленных встречах и т. п. Он в буквальном смысле сидит на раскалённой сковородке, жар которой гонит его в непосредственное действие, в совершение усилия.
Многие считают, что энергия этой веры, которая расшифровывается как интеллектуальная воля, есть энергия Любви. По крайней мере, подавляющее большинство суфиев не питают никаких сомнений по этому поводу. Но дело в том, что пассионарная энергия, которая сродни всеразрушающему внутреннему жару, оказывается двусторонней. Когда речь идёт об удалившемся от мира созерцателе, то это энергия любви, которая, возможно, даёт ощущение восхождения в небо. Казалось бы, с точки зрения «самой малой степени веры», это не может относиться к суфиям, ведь они известны своей пассионарностью, избытком веры! Многие из них искали и находили подвижническую смерть, к которой их направлял неистовый огонь любви, пылавший в их сердцах. Но ведь Аллах (свят Он и велик) нигде не говорит нам, что те, «грудь которых ужата», «теплохладны», что они равнодушны, индифферентны, что в них не горит страсть и т. д. Более того, сам опыт восхождения в небо, который переживают люди с «ужатой грудью» — это опыт спиритуальный, указывающий на высокое напряжение внутренней жизни. Но это не жизнь внутри имана, когда сердце расширяется за пределы грудной клетки, когда нет сомнений, о чём прямо сказано в Коране. У суфиев всегда было очень много сомнений, о чём говорит даже первичное знакомство с тарикатскими традициями (тот же Байязид Бистами говорил, что пройдя к Богу все миры, он обнаружил самого себя, сидящим на Его троне, причём говорил это с отчаянием).
Гораздо более очевидной формой пассионарности сегодня, когда сам путь суфийского поиска всё больше ставится под сомнение с точки зрения его адекватности духу и букве Ислама, является энергия ненависти. Надо правильно понять, речь идёт не о злобе и тому подобных скверных и деструктивных возмущениях психики, которые связаны с эго и его производными. Речь идёт об энергии ненависти, которая представляет собой, на самом деле, бескомпромиссное отрицание всего, что противостоит Аллаху (свят Он и велик) в любой форме. Энергия ненависти есть как раз та сила, которая поднимает волну идолоборчества, ведёт верующего на разрушение тагута. Разве это делает любовь? Мохиэддин ибн эль-Араби считал, что в любом идоле есть частичка правды. Так считать его заставляла как раз любовь. С таким подходом не обрушишь кувалду на глиняного Будду, не разобьёшь идолов Азера, против которых выступил его сын Ибрахим/Авраам.
Ненависть как неприятие мирового порядка, который полон гнёта и несправедливости, вот «уширение груди» для Ислама. Однако многие немусульмане, восстававшие против лжи этого мира, также испытывали это чувство «уширения груди», и если бы они в этот момент столкнулись с исламским призывом, то стали бы мусульманами. На самом деле, здесь-то сидит вся тонкость вопроса: интеллектуальная воля предполагает, что энергия отрицания зла оформлена в мысль, в развёрнутую идеологему. Тогда она преображается и становится конструктивной эсхатологической страстью.
В завершение, скажу несколько слов о любопытных соответствиях тому, чему здесь говорилось, в метафизике многобожников. У индуистов есть теория «трёх гун»: сатва, белая гуна — это тенденция вертикального восхождения, ассоциирующаяся с чистой духовностью. Эта гуна характеризует касту брахманов, которые в других конфессиях существуют под иными названиями (клерикалы). Это то, что соответствует «сжатой груди», сомнениям и замкнутой в себе суфийской любви. Вторая гуна — раджас — красного цвета, подобна огню, и распространяется вширь. Эта гуна определяет касту кшатриев, то есть воинов. В нашем случае речь идёт о тех, кто «не спрашивает позволения», чтобы жертвовать своими жизнями и имуществами на пути Аллаха (свят Он и велик). Наконец, тамас, чёрная гуна — это вектор, направленный вниз, инерция, холод, пассивность, которые в индийской метафизике являются характеристиками шудр (пролетариата) и, в определённой мере, вайшьей, то есть торговцев, ремесленников и крестьянства. Для нас это вектор тех, кто, согласно хадису, довольствуется словом. Они как раз посередине между духовенством и муджахидами.
Понятно, что любые аналогии с неисламскими доктринами могут иметь только ограниченное относительное значение и не более чем сугубо информативную ценность. Освобождение «шухуда» от инерции глины — вот задача практикующего мусульманина, иншаАллах! И к Аллаху (свят Он и велик) мы прибегаем!
ГЕЙДАР ДЖЕМАЛЬ
