Между федерализмом и централизацией: дихотомия российской политики

На прошедшей неделе как-то дежурно и буднично, вскользь и мимоходом медиа отметили одну знаменательную дату — 20-летие назначения «преемника», хотя это событие и тогда было сенсационным, а по сути, как выяснилось, определило сюжет развития страны на десятилетия вперёд — если, конечно, эту эволюцию можно назвать «развитием». Попробуем, воспользовавшись данным информационным поводом, ретроспективно вглядеться в предшествовавшие и последовавшие процессы, вычленяя основные вехи этого тернистого и бугристого, приведшего к нашему нынешнему положению, пути.

«Точкой бифуркации стало то самое назначение «преемника» два десятилетия назад, после чего была развёрнута охота на любые проявления федерализма»

В СССР 70-х в высшей элите государства (правильней будет назвать её «люмпен-бюрократией») резко выросла доля деятелей, считавших федерализм и все его признаки в конституции, механизмах принятия решений, вообще в госстроительстве и управлении сугубо фасадной декорацией. Они полагали (и сегодня их подавляющее большинство в российском политическом классе, даже сам гарант недвусмысленно высказался на эту тему как-то), что федеративное устройство с правом сецессии, закреплённые в советских конституциях всех редакций, был легкомысленной уступкой центральной власти окраинам, недальновидным чиновничьим маневром, по сути формальным, но именно по форме весьма опасным. В действительности уступки никакой не было — без таких положений в конституции не могли бы собрать обломки империи, это понимал даже такой имперец, как Сталин, по лоскутам сшивавший новую страну.

И вот эта «русская партия» — назовём для простоты её так — придя к власти в ходе распада СССР (добавим — ловко его возглавив) сразу же стала внедрять в массовое сознание, что проблема кроется в федерализме и имманентно присущем ему сепаратизме, и их можно понять — точнее, логику их действий понять можно: власть и ресурсы, внезапно оказавшиеся в их руках, cмутили и без того скудный рассудок; пожалуй, никогда в истории относительно небольшая управленческая каста не завладевала одномоментно таким чудовищно колоссальным массивом собственности, везде для этого требовались поколения, века кропотливого накопления, виртуозного политического маневрирования для обеспечения гарантий права собственности. Любой потеряет самообладание, а уж перспективы будоражили даже их хилое воображение. Оно-то их и подвело: не могли они, не способны были представить, какие препятствия им предстоят, какие препоны им будет чинить мировой капитал (про санкции они тогда и слыхом не слыхивали, слова такого, вероятно, не знали), как быстро иссякнет в долгой, бесконечной череде переделов казалось бы неисчерпаемое богатство, как будут они пожирать друг друга во внутривидовой борьбе, словно хищники при резком сокращении кормовой базы…

\"Путин Путин и Медведев

Всё это было впереди, но задачей момента, главной целью, позволяющей достичь бесконтрольной власти над ресурсами видилась тогда централизация, и они с азартом начали её выстраивать — пресловутую волошинскую «вертикаль власти». Точкой бифуркации стало то самое назначение «преемника» два десятилетия назад, после чего была развёрнута охота на любые проявления федерализма. Самые памятные вехи этой эволюции — отмена выборов глав регионов, прежде всего — национальных, как потенциальных смутьянов, отмена всех этих «соглашений о разграничении предметов ведения» между центром и регионами, консолидация центром главных фискальных инструментов, и много чего ещё. По сути, последние 30 лет в России строили русский мир, и то, что мы видим сейчас, оглядываясь вокруг — это он и есть. Именно эта идея — построить свой, русский мир, увлекла население РСФСР — а точнее, главных её промышленных и административных центров, и стала локомотивом процесса разрушения СССР.

«Федералы» реализовывали максимальную централизацию, трюк с терминологией являлся классической подменой понятий»

Затем, синхронно с «наведением конституционного порядка в Чеченской республике» (когда-нибудь по нашему современному волапюку издадут отдельный толковый словарь: вторая война называлась уже «контртеррористической операцией в Чеченской республике», что радикально меняло её сюжет), т. е. первой войной новообразованной России — конституцию только успели принять, и сразу в бой за неё — появились так называемые «федералы». «Федералы», как всем было понятно, вовсе не исповедовали федерализм, совсем наоборот — ставили целью изжить любые его проявления. «Федералы» реализовывали максимальную централизацию, трюк с терминологией являлся классической подменой понятий. Ну, и звучное слово, понравившееся всем обладателям погон и фуражек с высокими тульями (они вообще любят всё яркое, блестящее и звучное. Да и в каждом паркетном генерале ждёт своего часа такой маленький пиночетик), отсылавшее к граждаской войне в США, что ещё отдавало масонством… Слово и населению понравилось, ибо за ним чуялась сила, а она обывателю всегда мила. Иронично было в провинции встречать вывески на сомнительных киосках и палатках: «федеральная сеть магазинов».

Вообще, если говорить о терминах, имитация присуща российской политической жизни. Ещё Пётр I в. своё время, разгромив бояр, навсегда лишил власть в России даже зачатков коллегиальности. «Потешные» петровские институции, вроде «правительствующего сената» и коллегий — сугубо исполнительные, но совсем не коллегиальные, несмотря на название, и даже не совещательные органы, призваны были маскировать келейность власти. Поэтому и легитимность российской власти всегда сомнительна и после преторианских переворотов сохраняется по инерции, просто в силу континуальности отношений «народ — власть», где власть может менять кафтан на камзол, камзол на сюртук, сюртук — на китель, его на косоворотку, последний на пиджак из спецателье, за которым следует костюм «бриони», но суть отношений не меняется. Инерция, в свою очередь, — второй после имитации фундаментальный признак российской политической жизни: страна большая, и инерция у неё соответствующая. Выбег турбины после заглушения реактора долгий, т. к. и реактор, и турбина большой мощности. Мы сегодня живём по инерции: реактор, генерирующий ток политической жизни, давно заглушен, а турбина ещё бежит, послепенно затухая. Хотя до полной остановки осталось уже недолго.

Теперь вместо ЦК — АП

Резюмируя, корневое противоречие между федеративным по форме устройством советского государства и унитарным, жёстко централизованным и вертикально интегрированным партийным управлением этим государством разорвало в итоге страну по швам, но было бездумно и порочно унаследовано архитекторами новой России, только вместо ЦК теперь — АП, а вся вертикаль копирует тот же партийный «централизм», но без ненужной мишуры в виде «советской власти» и всяких там съездов (карнавалы ЕР не в счёт, они даже не пытаются выглядеть как один из центров принятия решений, просто очередное крупноячеистое кадровое сито), ну и признаков личной деспотии стало побольше.

Однако процесс распада СССР не завершился образованием 15 независимых государств. Он лишь затормозился, и теперь снова набирает ход. Распад СССР как раз и был обусловлен невозможностью развития в рамках унитарного централизованного управления в стране, требовавшей перехода на более гибкую систему отношений. Первые звоночки уже раздаются: вот буквально сейчас хорошо известный по лихим 90-м «авторитетный бизнесмен» из Красноярска Анатолий Быков (в узких кругах «Толя Бык») объявил о создании объединения «Наша Сибирь». Уголовная братва чутко улавливает настроения масс (как и слабость власти — «кум» уже не тот, что прежде), значит, у низов имеется запрос на автономизацию. Советский опыт показал, каким молниеносным может быть крах любой, даже внешне незыблемой, самой закалённой, самой несокрушимой системы. Вывод фигур, подобных, например, Бабичу — бывшему полпреду в ПФО и бывшему же послу РФ в Беларуси — на высший управленческий уровень способен окончательно разрушить последние признаки федерализма в стране и резко катализировать тенденцию распада — именно такие держиморды обеспечили его, вольно или невольно, в Российской империи и позднем СССР. Ибо федерализм, что бы там ни говорилось в методичках АП, не провоцирует сепаратизм, наоборот — чрезмерная централизация естественным образом вызывает центробежные тенденции, особенно в такой сложной, неоднородной стране, как Россия.

\"Анатолий Анатолий Быков

Ибо в любом, даже российском, государстве есть ещё один важный элемент, и имя ему — экономика. В самом деле, если о форме правления, политическом режиме, в целом сложившейся системе управления можно дискутировать — ведь каждая из них имеет как выгоды, так и недостатки, и, соответственно, своих сторонников и противников, то законы экономики неумолимы. Для политики разница в развитии составных частей государства представляет проблему, для экономики такая разность потенциалов создаёт тот необходимый «электрический ток», с помощью которого происходит развитие. Но только если система управления настроена соответствующим образом, то есть создаёт условия для свободного перемещения трудовых ресурсов, грузов, товаров, услуг, и что немаловажно — финансовых ресурсов, в том числе бюджетных. Причём в обе стороны, а не только в Москву, откуда, как когда-то с Дона, «выдачи нет», только под ставку ЦБ в лучшем случае. И чрезмерная централизация тут стала непреодолимым препятствием, тем самым резистором, стопорящим движение тока.

Если же рассматривать проблему издалека, так сказать, в генезисе, — территория была парадигмой существования России изначально: ранние общества здесь складывались на основе территориальной, а не родовой общины. Территория, а не род, была определяющей в формировании нации — и это, кстати, объяснсет многие особенности русского национального характера, от крайне условных и не кодифицированных строгими правилами, как в традиционных обществах, родственных связей до «охоты к перемене мест»: лёгкость на подъём, на переселение в другие края была отличительной особенностью русских и ценилась, кстати, любой властью, ибо такая мобильность населения есть основа любых мегапроектов — от «освоения» (точнее — колонизации) Сибири, Арктики, БАМа, целины и далее везде, вплоть до Калифорнии и Аляски или седых отрогов Гиндукуша. В основу колонистского, поселенческого сознания легла именно эта особенность. При этом, парадоксальным образом, чтобы удержать в узде чересчур подвижный свой народ, власть стремилась прикрепить его к «почве», земле, закрепощая всё более и доведя это закрепощение до запредельно абсурдных, в своей обычной манере, форм; и, опять же, несмотря на вышеуказанное, до самой отмены крепостного права в последней трети XIX века крестьян здесь продавали «на вывод», отрывая от семей и родного очага. Так рождался тот самый «лихой человек с топором» Победоносцева — без корней, без привязанностей, без имущества, бесцельно существующий в ледяной онтологической пустоте.

«Никогда до, и никогда уже, вероятно, после славянский суперэтнос не достигал такого влияния и таких территориальных рубежей, как при Сталине»

Обращаясь к уже более близкой нам эпохе, необходимо внимательно исследовать сталинский дискурс, крайне важный в контексте изучаемой проблемы: многие не могут дефинировать сталинизм, но с точки зрения исторической сталинизм есть панславистская империя. Никогда до, и никогда уже, вероятно, после славянский суперэтнос не достигал такого влияния и таких территориальных рубежей, как при Сталине. Множество первоклассных по территории, географическому положению и ресурсам, обеспечивающим развитие славянским народам на поколения вперёд государств от Балкан через Центральную Европу и Карпаты к Причерноморью, Поволжью и до Урала, да на Север до Лапландии, а на юг до истоков Кубани, а ещё Сибирь и Дальний Восток — это только территории, популяционно, номинально и титульно славянские, не считая ещё прямых колоний и зон влияния, вроде Прибалтики, Южного Кавказа и Центральной Азии; никогда ещё славянский мир, вообще-то склонный к атомизации, распаду, не достигал такого могущества, такого благополучия, к тому же в виде институциализированных, полноценных во всех смыслах стран или составляющих страну субъектов. Джугашвили-Сталин был великий крипто-панславист, и в реальности осуществил то, о чём на всех славянских конгрессах в XIX столетии грезили разные фантазёры вроде Шафарика, Палацкого, Юнгманна, Аксакова или Данилевского (добавим, что сторонников этой идеологии было немало и в военных кругах — например, небезызвестный генерал Скобелев).

\"Иосиф Иосиф Сталин

Вследствие этого триумфа славянства за прошедшие несколько десятилетий сформировался весьма своеобразный человекотип. Характерная особенность — его представитель никогда не подвергает сомнению свою НЕИЗБЫВНОСТЬ, т. е. неизбывность своего народа. Из этого следует ощущение «извечности» и «всевечности», т. е. мы, дескать, существовали извека и будем существовать вовеки.

И вот мы сегодня являемся свидетелями повсеместного кататонического кризиса славянского мира. Сначала катастрофические траектории распада Югославии, а теперь «конфликт в Донбассе», как эвфемически принято называть войну Украины и России, да тот же «томос» — эпические события, значение которых понятно пока немногим.

«Сталин знал, что делал, когда имплементировал в атеистическую идеологию религиозный компонент»

Теперь к нашей сегодняшней, спустя 20 лет преемства и 30 лет строительства русского мира (вкупе с распадом славянского — как оказалось, эти категории строго перпендикулярны), ситуации. С точки зрения обывателя она выглядит так: если страна находится в положении, когда «враг у ворот» — а всё подсказывает, что так и есть, чем и вызваны чрезвычайные расходы на ВПК и силовиков, и призывы гаранта «отнестись с пониманием», а его дуумвира «затянуть пояса», то почему разнузданное казнокрадство и безудержное обогащение приближённых, больших и малых чиновников и другого жулья не пресекаются, задаёт себе вопрос обыватель, и не находит ответа. Ведь если враг у ворот, все в едином порыве должны мобилизоваться, и он готов к такой мобилизации и разному самоограничению, но только если такие меры будут относиться ко всем: он, обыватель, принимает такой договор с властью, он хорошо помнит, как очевидцы и участники той, великой войны с особенной интонацией говорили ему: «…а вот мы тогда, в 41-м,..». Ведь «Священная война» — это вовсе не джихад, как иные полагают, не война за веру или во имя святой цели: это сакрализация войны как таковой (камрад Сталин знал, что делал, когда имплементировал в атеистическую идеологию религиозный компонент, позволив назвать войну «отечественной» и «священной»: семинаристское образование сказывалось. Кстати, хорошая тема для исследования — религиозные мотивы и символы в атеистической советской идеологии, начиная с нетленного кадавра в мавзолее и заканчивая пионерскими инквизиторскими кострами… Что, в свою очередь, доказывает постулат об атеизме как очередной опасной форме вульгарного мистицизма). Для неё выведен особый подвид людей, у которых метафизическая щемящая грусть о «святом окопном братстве» является единственной точкой национальной консолидации. Такой народ легко увлечь любой авантюрой, внушив образ врага, чтобы, пока он наслаждается своим окопным раем и под предлогом священной войны элита занималась своим прямым делом — улучшением собственного материального благосостояния. Ведь окопному братству чужда любая собственность или вообще идея собственности как таковая, там всё общее — полевая кухня, махорка, наркомовская пайка… Посему данной публике невдомёк, что всё затевается с единственной целью — набить чьи-то карманы ещё потуже.

И поэтому же попытка построить своё унитарное государство, игнорируя любые федеративные его особенности, предпринятое частью элиты, захватившей контроль над разного рода «потоками», заведомо обречена на провал. И провал этот всё зримее, всё ощутимее, всё ближе.

МУРАТ ТЕМИРОВ

Leave a Comment

Your email address will not be published. Required fields are marked *