Ирония – яд и лекарство дискурсов

Уже много было сказано на тему вируса инфантилизма в современном мире. Однако хотелось бы осветить ещё одну тему, которая находится как бы на грани вышеупомянутой проблемы, и в тоже время не может быть однозначно отнесена вообще к сфере проблем. Это тема иронии, неуместного юмора, скоморошества и чрезмерного обильного сарказма в религии в частности, и в жизни вообще.

Юмор сегодня является неотъемлемой частью на всех уровнях человеческого бытования и жизни социума. Впору, наверное, говорить о настоящей эпидемии юмора, который теперь органично вписался в информационную повестку и, по-моему, даже стал одним из основных методов психологической разгрузки обывателя, способом как-то забыться и выпасть из серой и холодной обыденности, залить себя дозой эндорфина. Но для нас будет интересно рассмотреть его в плане практического применения в сфере дискурсов.

Ирония – безусловно очень древний полемический прием. Изначально он не имела такого пошлого налёта как весьма часто имеет сейчас. Существовала ирония философов, её замечательно показал Сократ, используя в своем методе общения с оппонентами. Это прием, который позволял очистить дискуссию от лишней самоуверенности и спеси, рушил привычную картину мира в головах. История ислама тоже знает тему иронии, и надо сказать, что у нас она даже более богато представлена, чем на Западе. Чего только стоит целая плеяда средневековых поэтов-вольнодумцев, которые были верующими, состояли в тарикатах, но при этом обращали меч своей критики в сторону клерикалитета и правителей.

Примерно с 18 века на Западе, после крушения диктата церкви, ирония вновь становится орудием идеализма, инструментом подрыва общепринятых взглядов. Она критически воспринимает действительность, под которой понималась актуальная общественно-социальная и культурно-моральная устоявшаяся со временем обстановка. Т.е. существовали на уровне идей некие революционные установки, которые должны были воплотится в жизнь после предварительной деконструкции господствующих на тот момент в интеллектуальном поле взглядов, в том числе и с использованием приёма иронии. Но отвлечёмся от исторической справки и обратимся непосредственно к самому феномену иронии.

Итак, говоря о фундаментальной сути иронии, мы можем заключить, что ирония всегда являлась орудием деконструкции и подрыва всяких оснований. Но скрытно, как бы с намёком и предполагая абсурдность оной и её не подлинность. И в этом плане мы можем говорить об универсальности иронии и её ценности как инструмента, орудия против заблуждений и ложных построений. Что интересно, как и нигилизм, ирония имеет свою логику развития внутри человеческого социума. Если мы попытаемся раскрыть тему иронии чуть подробнее, то условно, можно будет разделить её на 3 вида. Во-первых, это юмор, который представляет собой скорее эмоциональную рефлексию на какой-либо объект или явление. Во-вторых, это остроумие, которое можно обозначить, как попытку через инструменты рассудка выявить противоречия. Ну и в-третьих, что наиболее актуально, чёрный юмор, который построен на нигилизме, цинизме, неуважении к общепринятым правилам и как мне кажется, скрытом где-то глубоко внутри трагическом отчаянии. Чёрный юмор имеет в своём предельном развитии форму фарса и абсурда, которые в нашу постмодернистскую эпоху презентуются как несущие какой-то революционно-антиобщественный смысл. Это очень актуально в наше время, т.к. именно через раздутый цинизм и абсурд происходит перелом таких понятий, как представление о здравом смысле, норма, социальные шаблоны и т.д. При таком подходе, ирония принимает вид парадокса, пошлой шутки, пародии. И в этом контексте ирония становится частью постмодернистской языковой игры, эквилибристики. В постмодернистском лексиконе действительно есть такой специальный термин как «ирония». На первый взгляд безобидное слово, как мы сказали выше, имеет весьма кислотную природу и такой же эффект по отношению к любому утверждению, канону, догме, построению.

Конечно, в определенном смысле, мы можем понять такой подход. В безбожном десакрализированном обществе юмор – один из многих способов выхода из напряжения, жизненной необходимости говорить о смысле и смерти. Всегда можно отшутиться, перенести в сферу какого-нибудь смешного скетча со счастливым концом. Все мы знаем эти типичные для неверующего человека шуточки про то, как же им будет весело в аду с интересными людьми, вроде какого-нибудь Элвиса Пресли или своих друзей-собутыльников. Очень наивный взгляд. И это первый момент.

Второй момент, и он более интересен в свете изучения куфрологии – ирония предполагает, что иронизирующий чувствует свое превосходство над предметом иронии. Ирония ошибочно воспринимается иронизирующим как способ возвышение на уровень над чем-либо, что становится объектом его иронии. Т.е. это выход на метауровень объективного осмысления феноменов, что, конечно же, является лишь иллюзия превосходства. Возможно, кстати, именно поэтому, в исламе любые шутки над религией и сакральными текстами автоматически выводят недалёкого шутника из религии. Шутя над Богом, пророками или Священными текстами такой человек отделяет себя от сакрального плана и ставит на место судящего, что само собой предполагает оппонирование.

Ведь на самом деле, в наше время предназначение и функция иронизирующего заключается в сведение всего к бесполезности и тщете, которые утверждены в его представлении как актуальная реальность. Т.е. бессмыслица совершенно спокойно принимается как единственная в статусе подлинного. В постмодерне очень часто ирония существует ради иронии, т.е. замыкается в себе, делает себя же бесцельной. Весьма симптоматичная вещь, кстати. В современности, которая характеризуется преимущественно эстетическим отношением к реальности, подобного вида ирония безусловно имеет место быть в следствии несколько притупленного восприятия вещей более высшего порядка, нежели сугубо чувственные и материальные. Т.е. существует своего рода кризис идеализма. И действительно, постмодернистская ирония несёт в себе тайный плохо скрываемый скепсис ко всему возвышенному. Имеет место высмеивание окружающих и себя, потому как субъекта как такового в постмодернистской парадигме нет, а есть только бесцельно блуждающий несубъектный вечно хохочущий «иной», не могущий дать какой-либо вменяемой идентификации самого же себя. Кроме того, избыток иронии связан с инфляцией мужского, а в такой ситуации очень трудно говорить о ценностях и идеалах. Когда эго понимает, что оно не способно соответствовать некому идеалу, то возникает та самая пошлая ирония, о которой мы упоминали. По этому, говорить о какой-то серьезной цели иронии не приходится, она в постмодерне есть лишь элемент игры. Отсюда же и черный юмор – он от бессилия. Хотя мы и упоминали, что ирония имела место как приём у древних мыслителей, однако, совершенно невозможна и не нужна ироническое мировосприятие. Смех, циничная ирония, мемы – это первый шаг к нивелированию символов. Это перенос феномена из сферы серьезности в сферу несерьезности. Да, в наше время ирония по преимуществу служит для «расколдовывания» всего пафосного, смыслов, проектов. Однако можно сколько угодно неистово смеяться над, как им кажется, «слишком вдумчивым и серьезным выражением лица» некоторых людей, но за окном творится история, она делалась и делается кем-то другим, чьими-то решениями, чьими-то руками. Она делается серьезными людьми, суровыми к себе и не позволяющими себе праздную болтовню.

Но можно ли сказать, что ирония плоха сама по себе? Или что в ней нет никакой пользы для нас? Нет, конечно. Очевидно, что ирония в широком смысле слова – это один из тех приемов, использование которого продиктовано исходя из определённой внутренней установки, являясь её следствием и средством высказать свою позицию косвенно. Конечно, если мы говорим про современного обывателя, то с психологической точки зрения, ему ирония позволяет выйти из психологического напряжения, необходимости ставить перед собой вопросы экзистенциального плана и решать их, позволяя ему тем самым просто «отшутиться».

Дело в том, что у иронии есть одна очень благородная миссия, которая может быть раскрыта только если мы поставим себе целью использовать её на пути к абсолютной и подлинной свободе, которая в своём пределе представлена как свобода от ложных идеалов и матриц, навязанных нам современным глобальным обществом и социумом вообще. И в этом состоит различие с постмодернистским и обывательским пониманием иронии. Если за правильной иронией стоит высочайший идеал, который иногда может быть даже невыразим и трансцендентен, то за насмешкой и издёвкой стоит цинизм, который ни о каких ценностях не говорит и преследует цель лишь отстраниться от серьезной постановки вопроса. Нам нужно понимать, что та ирония, которую нам очень часто презентуют как остроумную и актуальную – это не гениальная ирония Сократа над своими палачами. Нет. Это просто грязное беспомощное словоблудие разуверившегося во всем современного обывателя. Т.е. для нас ирония это орудие освобождения от условностей мира, а для них это избегание, ускользание от темы, если выразиться лаконично.

В исламе, разумеется, юмор занимает свое законное дозволенное место, если в нем нет оскорблений, лжи или нападок на сакральные символы. Однако мне представляется интересным один очень глубокий и едва заметный тип иронии, который иногда проскальзывал в риторике сподвижников и первых трех поколений выдающихся мусульман. Вообще, надо сказать, что у верующего есть свой подход к иронии – его ирония несет в своем ядре экзистенциальное наполнение, его ирония преисполнена холодным скепсисом к этому миру. Нашему миру, который нелепым образом сочетает в себе одновременно несовершенство и конечность любого блага, и в тоже время многообещающе и в избытке сулит массу, на самом деле, пустых надежд на непреходящее блаженство. Но в данном случае речь конечно не про нигилизм, т.к. верующий не преследует цели лишь разрушать, нет, это именно тот подлинный скепсис, который имеет внутри себя определённый, почти невыразимый в системе координат естественного человека императив.

Их ирония, на самом деле, являлась следствием фундаментальной религиозной доктрины, которая исповедует постулат о том, что сущее – есть лишь обман, т.е., это ложь, которая выдает себя за то, чем она не является, и которая стремиться «покрыть» собой истину Ахыра в душах людей. Их ирония обращена к её тщетным попыткам обмануть разумеющих и размышляющих. Имеет место восприятие дуньи (ближнего мира) как какого-то досадного недоразумения, которому Всевышний попустил быть, но которое даже не в силах скрыть собственную несостоятельность. И мы знаем множество предельно точных и красноречиво оформленных слов сподвижников нашего пророка, да благословит его Аллах и приветствует, об этом мире. Иногда они содержат в себе именно такой очень специфичный вид иронии к миру, который, однако, не отдаёт отчаянием или жалобой на юдоль, но сочетает в себе чувство достоинства и крайнюю брезгливость к стяжательству. Без сомнения, эта интенция была присуща всем сподвижникам и следующими за ними поколениям, но я бы выделил как пример высказывания Али ибн аби Талиба, да будет доволен им Аллах, т.к. они одни из самых откровенных, красноречивых и резких. Сказал Али, проходя мимо помойки: Это – то, над чем тряслись жадные. В этом лаконичном и остром изречении, он, да будет доволен им Аллах, намекает на равноценность помойной кучи и многочисленных благ мира ближнего, ибо они мимолётны и ценность их весьма спорна. В следующем высказывании повелитель верующих использует определенного рода сарказм, изобличая коварство и лживость действительности:

«Как опишу я местопребывание, начало которого — горе, а конец его — небытие! Для разрешенного его — учет, и для запретного его — расчет. Кто разбогател в нем — с пути сбивается, кто же обеднел — в горе обретается, кто стремился к нему, от того скрывается, кто отстранился от него — к тому устремляется. Кто смотрит сквозь него, тому дарует прозрение, а кто остановил на нем свой взор, тому слепотой поражает зрение» (Надж-уль-Балага, хутба 82).

Однако что интересно, этот критический взгляд на наличествующую действительность не заставляет их из этого делать вывод о том, что тщета побеждается только признанием и растворением личности в более высокой инстанции в лице безличного Абсолюта, который во всех метафизиках презентуется как внутренне непротиворечивый, гармоничный и совершенный в своей гомогенности и вечности. Концепции растворения в Божественной пустоте (Брахма, Дао, Единое) где все противоположности уравнены, не приветствуются исламом. Критический подход к объективной данности, который является частью теологического метода, постулирует скорее то, что можно условно назвать дерзновенной надеждой на трансцендирование тщеты отсылкой к иной форме бытийствования (Джаннат), в которой, как считал Гейдар Джемаль, реальность праведников будет представлять собой производное от их сознания, а вовсе не обособленную от них реальность.

Поэтому в нашем случае, ирония должна служить не для того, чтобы абстрагироваться от смысла или даже свести саму категорию «смысла» к относительной и спорной, как это воспринимается сегодня, но чтобы высмеять самодостаточность и самоценность бытия и апеллировать тем самым к некой непостижимой тайной Инстанции, одно только наличие которой нивелирует и представляет несостоятельными ценности этого мира. Предельное ироническое сомнение обостряет трагизм реальности, вытаскивает его на поверхность и тем самым вносит острый момент в жизнь, ставя нас перед масштабными вопросами. Это вызов, который обязывает нас отвечать, но человек в одиночку на него ответить не в силах. Он сможет разрешить эту ситуацию лишь если возьмет на себя функцию представителя (или наместника) того подлинного Субъекта (Всевышнего), по отношению к которому всё сущее во всей своей безграничной полноте есть лишь площадка для реализации некого проекта, конечная цель которого известна лишь Аллаху. А это предполагает наличие смысла, это религиозный подход. Конструктивная и уместная  ирония такова, что она, как и правильный скепсис, демонтируя псевдосмыслы, предлагает взамен них более совершенные, подлинные.

Постмодернистское же кривляние не предлагает взамен деструкции вообще ничего. В их случае, как мы уже говорили, имеет место определённого рода наслаждение от падения в бездонную бездну бессмыслия,  которое способно опьянять и даёт возможность «оторваться». Эти люди – просто один из ликов энтропии, безликого потока бытия, которое бессмысленно течет в какую-то чёрную пропасть. Печально известная желтая газета «Шарли Эбдо» с их чёрным юмором тому подтверждение. Другое дело, что никуда не девается факт смерти, неумолимость которой способно вразумлять и приводить в чувства даже самых безнадёжных.

 «Среди людей есть и тот, кто покупает забавные россказни, чтобы сбивать (других) с пути Аллаха без всякого знания (о Нём), и высмеивает их (Божьи откровения). Они – те, для которых уготовано унизительное наказание» (Коран, 31:6)

АЛИ ГАРИБОВ