Продолжая тему препятствий и заглушек на пути обретения стройного политического самосознания и построения новой методологии, нам необходимо обратить особенно пристальное внимание на некоторые чисто языческие надстройки, которые почему-то вписались в социальную органику уммы, выглядят совершенно органичными в рамках мусульманских обществ и даже воспринимаются сегодня как их неотъемлемая часть и отличительная черта.
Наверное, старо как мир заблуждение, что, как правило, чем старше человек, тем мудрее. Что мир чуть ли не держится на опыте и интеллектуально-интуитивном багаже мудрых старцев, аксакалов, седых, видавших жизнь мужей, которые, почти прожив свою жизнь, уже на основе этого своего багажа читают так им до боли знакомую ветхую ткань бытия, повторяющуюся из века в век циклами, подъёмами, спадами. «Всё пройдёт, утрясётся со временем», «так всегда было и так будет», «ничто не ново под луной» — можно услышать от них, безмятежных в своей черепашьей мудрости. Внушающие уважение и почтение своим взглядом на жизнь с высоты достоинства, они будто бы даже не этим, а самим естеством и нашей природой вызывают у нас подобие раболепия. Заложено глиняной природой. Ведь что может олицетворять всеобъемлющее знание лучше, чем образ белобородого векового старца, так часто изображавшегося как святой, как верховное божество или Бог-Отец, что есть влияние языческой мифологии, где очевидно проглядывается тот отпечаток, который наложило представление людей о времени и его метафизическом преобразовывающем свойстве. Для нас естесственно, что человек, пройдя бОльшую часть своей жизни и наученный опытом, вбирает в себя всё благоразумие, которое он выработал и усвоил на этом пути. Оставим в стороне вопрос, в какой именно жизненной парадигме этот опыт вырабатывался.
ЛОВУШКА «МУДРОСТИ»
«Опыт» — этот поистине реликтовый миф, основанный на более коварной лжи благости бытия и позитивной перспективе действовать в нём, вбирая, возгоняя и собирая редкие крупицы мудрости, слагаемые потом в советы для глупой зелёной молодёжи. Говоря об опыте, мы можем сказать, что это вера в «хронологическую последовательность», жёсткая привязка к принципу чёткой последовательности, в которой есть только один путь — прямое движение вперёд (или вверх) к цели, и нет такой вещи как неожиданное и вне последовательное претворение. Этот принцип — прямое доминирование Земли (земляного принципа). Опыт и следование ему — это предпочтение безопасной протоптанной дорожки своему пути. Иной подход ставил бы человека как бы в открытое пространство, где он более не опирается на опыт добытый предками от вечного «вчера» и, следовательно, пребывает в волнительном страхе от неожиданного «завтра». Так проверяются настоящие мужчины, это их истинный путь, где они оторваны от пуповины размеренного запрограммированного существования. Опыт сублимируется в мудрость, которая в метафизической основе своей есть умиротворение, т. е. «идеальная перспектива всеобъемлющего пассивного покоя», по словам Гейдара Джемаля.
Исламский мыслитель дал в своём монументальном труде «Ориентация-Север» несколько блистательно точных характеристик мудрости, которая, безусловно никак не связана с пророческим интеллектуально-волевым импульсом и текстом Откровения, которые есть удар и внезапная вспышка для пробуждения. Мудрость женственна, т. к. привыкла к миротворчеству во вред инициативам перемен, она бьёт по пальцам тех, кто за войну. Она — кастрация. Мудрость — это недопущение возможной альтернативы статусу-кво. Это имманентный компонент, активный агент тотального сонного бытийственного принципа, его ипостась. Своей видимой бесспорностью и тотальностью, она предназначена нивелировать и свести на нет любой интеллектуально-волевой импульс, задавив его как «бесплотную иллюзию или мираж», в виду несоответствия и отрицания этим импульсом принципов сравнения, аналогии и даже обоюдного противопоставления, тем самым не оставляя никакого шанса придти к универсальному выводу-принципу «Единого-гомогенного во всём». Они сказали: «Есть только наша мирская жизнь. Мы умираем и рождаемся, и нас не губит ничего, кроме времени (Дахр)». У них нет об этом никакого знания. Они лишь делают предположения» (сура «аль-Джасия», аят 24).
Для этих людей есть только вечное воспроизводство одного и того же сценария, цикла. Для них мудрость в постулировании этого принципа и они сами со своими старейшинами, как говорящие головы Рока, его жрецы. Она — безмолвие перед объективным роком. Мудрость исходит из абсолютной и естесственной виновности инициативы. Мудрость это знание о том, что в «Одном содержится и Начало и заложенная ветхость и Конец». Это знание и характеристика замкнутости. Эта мудрость в свою очередь делегировала свой авторитет и оформилась в политической плоскости в виде мифа о геронтократии. Когда же говорят им: «Следуйте за тем, что ниспослал Аллах!» — они отвечают: «Нет! Мы будем следовать тому, чему следовали наши отцы». Неужели же они [последовали бы] если бы шайтан призвал бы их к наказанию адского пламени? (Сура «Лукман», 31:21).
Авторитет для естественного человека основывается на этом знании «от отцов» и это проговаривается как само собой разумеющееся. Они говорят в Благородном Коране: «Они спросили: «Вы двое пришли, чтобы совратить нас с пути, по которому шли наши отцы, и чтобы вам обоим досталось величие на земле? Мы не поверим вам». (Сура «Йунус», 10:78). И опять мы видим противодействие пророческому призыву со стороны поклонников Вечного знания предков. В Священном Коране они пререкаются:«О нет! Они сказали: „Воистину, мы нашли своих отцов на этом пути, и мы верно следуем по их стопам“.(Сура „Аз-Зухруф“, 43:22); \” Когда им говорят: „Следуйте тому, что ниспослал Аллах“, — они отвечают: „Нет! Мы будем следовать тому, на чем застали наших отцов“. А если их отцы ничего не разумели и не следовали прямым путем?» (Сура 2. Корова, 170-й аят.).
Словно мечом эти слова обрывают весь смысл самодостаточной мудрости. Раскроем этот вопрос в свете выбранной темы: «А что, если истина не приходит с опытом? Если истина — это в сути и природе своей вне опыта?» Иначе, зачем приходит Откровение от Непознаваемого? Для наглядности всей антропологии этого явления мы разделим его на три органичные составляющие: власть старейшин (светская), власть духовника (шаман, жрец) и власть старшей женщины (матроны). Эти три формы власти старой мудрости удивительным образом во всех сферах облекает собой наш жизненный путь на всём его протяжении. Естественно, говоря о геронтократии, мы имеем в виду не зримую и оформленную власть престарелых технократов или монархов, но подразумеваем сам принцип превосходства стяжания и, как результат, «собранного на тяжёлом пути жизненных перипетий подлинного знания». Подсознательно это собирание мудрости имеет в себе лишь одну цель: покой, безопасность, исключение всяких неожиданностей и рисков, и даже, имплицитно, вечность и бессмертие.
Парадоксальным образом мы обнаруживаем, что мудрость и стабильность, которые ассоциируются с властью старейшин, ориентированы на чисто женский полюс, в противовес которому есть, по их мнению, только авантюризм, беспорядок и безумие, как результат иррациональности и упрямой инаковости. Принцип Откровения как послание Иного сюда не вписывается, как внеположный и незнакомый, перетекающему из состояния в состояние по вечному кругу самодостаточному бытию. Однако, критикуя геронтократию как архаичный принцип власти, мы ни в коем случае не должны уходить в крайности, считая, что современность, с его декларируемой абсолютной личной и общей свободой, сняла проблему геронтократии. Это лишь иллюзия, туман, насылаемый на нашу бдительность.
Гейдар Джемаль ясно показывал все перевоплощения и перерождения на примере иерократии, вскользь говоря, что и геронтократия не прекратила своего существования с наступлением новой эпохи, а лишь предстала в новом качестве. Для начала нам нужно освоить один очень важный стержневой момент: глиняная природа человека одинаково проявляет себя при любой господствующей мирровоззренческой парадигме. По большому счёту, все они (эти парадигмы), кроме доктрины Единобожия, которая есть разрыв этих глинянных связей-закономерностей, это два полюса интерпритации одной единой бытийно-антропологической сущности — Великого Существа, приобщения к нему: сгущением и уплотнением или истончением и одухотворением. Разница здесь лишь в открытости и характере проявления, это либо традиционное общество с его извечным символизмом и нерушимыми аксиомами, либо либеральное — с его попыткой отмены извечного космического Закона и Иерархии.
Эта попытка делается, на самом деле, с той же самой платформы глинянной антропологии с её неизменными константами: опытом, мудростью, зрелостью, последовательностью. Это интуиция которая присуща универсальной матрице, т. е. заложена в них всех, а не какая-то психологическая установка. Различие прослеживается лишь в субъективных понятиях «истины», «верного пути» и «бесстрастного» подхода. Нам примерно понятны принципы функционирования трёх составляющих геронтократии в традиционном обществе: шаман, обращаясь к Небу и космическому Разуму, читает на звёздном полотне судьбу человека, рода, племени, государства, и утверждает диктатуру звёзд как благую и совершенную Гармонию; старейшина (или группа старейшин), чья власть аргументирована вышеупомянутым багажом знаний и опыта, и который, как правило, действует в тандеме с жрецом (а иногда и совмещает в себе две ипостаси вождя-жреца) и действует в соответствии с «извечной мудростью» и объективным благим Порядком как атрибутами самой Вечности; старшая мать (матрона) выражает не только принцип материнства по отношению к роду, но и на самом деле, представляет собой древний универсальный образ Всепрародительницы, Матери-Земли. Отсюда и созвучие с такими словами как материя, матрица. Это фигура порождающая, как богиня-мать Гея. Связано это с её детородной функцией, она предстаёт дарующей жизнь и научающей этому следующее поколение, в следствии чего возникает крепчайшая связь на основе «утробной памяти», памяти крови. Через неё младшее поколение девушек постигают многие тайны женского естества, техник контроля и обольщения.
Строго говоря, все эти три ипостаси геронтократии несут в себе женский принцип, в последней это, по понятной причине, выражено открыто, а в двух остальных косвенно, т. к. все три аппелируют в качестве ориентира к объективной реальности, которая пассивна и женственна, а сами они лишь фигурки двигаемые Извечным Законом и сметаемые в итоге неумолимым Роком. Однако, если женщина действует в нём непосредственно как конкретное выражение этого принципа и даже как его конкретная манифестация, то две остальные фигуры представляют собой как бы образцы кастрации и встраивания в систему с перспективой симуляции мужского начала в ней. Таков портрет геронтократии в традиционном обществе.
ГЕРОНТОКРАТИЯ С ЛИБЕРАЛЬНЫМ «ЛИЦОМ»
По большому счёту, ничего не поменялось и в наше время. Мы так же видим в новое время ту же ориентацию на наследие, опыт и наработки прошлых поколений, по отношению к которым нынешние лишь наследники и продолжатели «линии партии», дополняющие незначительно. Современный либеральный дискурс отсылает нас к своим отцам: деятелям Поздней античности, далее эпохи Просвящения, Великой французской революции, отцов-основателей США и т. д. Они явили в себе импульс протеста или возникшего сбоя в то время, когда в традиционной модели возникла кастовая война. Позже противостояние духовной и светской властей (условно, Папы и императора) развившись, эволюционировал в целую политическую философию либерализма с его индивидуализмом, капитализмом и секуляризмом, в результате которого война с клерикализмом превратится в богоборчество, при том, что изначальный пафос его был героическим, даже титаническим, восстанием детей материи против господства сакральной власти одухотворённого Неба. Он даже содержал в себе аспект жертвенности и выражался в принципиальной позиции, своим нигилизмом предвосхищая освобождение от удушающего диктата идеального сакрального Порядка, которое выражалось в традиционной иерархии и подчинённости в ней в зависимости от положения. Однако, он в свою очередь заковал общество в новые, ещё более тесные и профанные путы интеллектуально нищего рационально-эмпирического принципа познания мира и реальности, запрограммировав тем самым и свой конец через постулирование объективной бессмыслицы нашего бытия и отрицание внутренних экзистенциальных идентификаторов личности (нация, религия, пол и т. д.) и, одновременно, заложив возможность для реванша более полной, многоуровневой, глубокой и основательной традиционалистской идеи.
Позиционируя как антисистемный импульс, как восстание и отмена принципов кастовой иерархии, диктата церкви и подавления инакомыслия, либеральный дискурс выродился в ту же иерархию по признаку финансового уровня, занимаемой должности в структурах власти или степени полезности себя для социума, воздвиг себе идолов — Золотого тельца или Маммона, и скрепив эту новую конструкцию авторитетом теоретической и эмпирической науки, верящей лишь в изучение плотной материи трёхмерного мира, прогресс и человека. На выходе, как мы сказали, этот импульс, изначально динамичный и готовый к интеллектуальному обмену и общению, одеревенел и стал тяготеть к знакомым нам принципам следования линии преемственности, догматики, апелляции к корневым первоосновам, как неподдающимся сомнению константам и непререкаемым авторитетам. Энтропируя, этот нигилистический порыв облёк себя в тиски стройной контрсистемы со своими идолами жесткого «рацио», которых обслуживают их жрецы — официальные учёные, ссылка на которых — уже довод. Та же самая система со своими лекалами, но «снизу», профаническая, так сказать.
Это неизменный возврат к естественному человеку и универсальной метафизике, в которой Небо и Земля — отражения друг друга. Всё это толкает нас только на один вывод: если мы не хотим увязнуть в интеллектуальном болоте дурной онтологии, то нам следует начать отсчёт новой методологии с феноменов сознания и внеопытного знания, которое в дальнейшем, в процессе реализации как политического проекта, не тяготело к шаблонам естественного, отрицающего себя как определяющий фактор, сознания, глиняного, назовём его так. Опыт сам по себе не должен отрицаться, так же как и преемственность, однако, основываться он должен на Откровении, как знании от Иного. Отсюда и апелляция к античному откровенному искусству, к поэтам и мыслителям-гуманистам Возрождения, как зачинателям идей индивидуализма и атомарной личности. Эти деятели запустили процессы, которые «издалека» вели к постепенной десакрализации человека, тех граней, из которых он в общем то и состоит как цельная система (как микрокосм), обозначив их как приобретённые, эфемерные по своей сути.
Компетентность нынешнего либерала основывается на его ссылках на авторитетов «свободной мысли» и следование генеральной линии. Этими авторитетами могут быть как известные нам Бжезинский, Хомский, Хантингтон или Сорос, которые, будучи почти вековыми старцами, обладают колоссальным влиянием на единомышленников, так и политики вроде Киссинджера с Олбрайт и Пересом, к которым за честь считается обратиться за советом. И это не говоря уже о Рокфеллерах и фигурах покруче. Отдельным пластом в этой материалистической иерархии можно отметить всякого рода «мудрых» писателей-знатоков жизни, как Коэльо, Кинг, Ремарк и даже Пелевин. Тут же, как последний штрих, можно вписать Джейн Остин, Аврора Дюпен, и конечно, Агату Кристи, научивших своих читательниц «новой любви», феминизму, образу легкомысленной шальной любви и вечной юности. Против такой устоявшейся системы сложно идти и человек сто раз подумает прежде чем перечить любому из вышеперечисленных мастодонтов в их научной или культурной среде. Их мысли, интеллектуальный продукт и теории — это результат следования признанными ими фундаментальных вечных принципов, по которым существует этот рациональный логичный мир, который они видят своими глазами, в матрице, в которой они выросли и которая вросла сама в них. Это их традиция, их преемственность.
ОТДЕЛЯЯ ЗЕРНА ОТ ПЛЕВЕЛ
Резюмируя, мы должны сделать ряд замечаний и предложить свой путь, или хотя бы свой план корректировки. Наша критика таких явлений как «опыт», «мудрость» и «преемственность», которые вытекают из их политического выражения — геронтократии, не направлены на эти явления по отдельности, но призывают обратить внимание на их тяготение к вполне негативным тенденциям. Это тенденции, которые приводят ко вполне конкретным догмам, и не позволяют нам вырваться из онтологической тюрьмы и дать наконец раскрыться проблеме гносеологии. Так же надо добавить, что, выявляя и обличая сие чужеродное вкрапление в массовое сознание мусульман, мы должны адекватно оценивать риски, связанные с консерватизмом и признать его роль многовекового сдерживания перед наступлением растлевающих либеральных ценностей. Мы должны критиковать это явление с оглядкой, например, на Кавказ, где геронтократия всегда существовала, но с оговоркой на воинский тип самих старейшин, что, к сожалению, всё равно не предотвратило предательство со стороны некоторой части элиты. Мы должны чётко осознавать принципиальную разницу между уважением к старшим, которую требует от нас Всевышний в Коране («Твой Господь предписал вам не поклоняться никому, кроме Него, и делать добро родителям. Если один из родителей или оба достигнут старости, то не говори им: «Тьфу!» — не кричи на них и обращайся к ним почтительно.\” (17:23)), и возведением старейшин в культ, т. к. это прямое наследие т.н. «культа предков», их обожествление, которое невольно выражается во всевозможных церемониях связанных с подчинительной ролью молодёжи. Это богопротивный рудимент языческих практик, связанных с почитанием рода, мёртвых предков, которых почитали как небожителей.
Поэтому нужно абсолютно точно отвергнуть примат старшинства и мудрости перед личной богобоязненностью. Для нас же более соответствующим духу монотеизма является импульс исходящий из того, что лишь условно можно обозначить как исходящий от молодости, юности, с их постоянным восстанием, бесстрашием, героизмом, стремлением к переменам и нарушению статуса-кво, осознанием перспектив к лучшему. Это бессознательное и от того гениальное, т. к. даёт шанс понять Иное, новое. Это презрение к ветхому, выраженное в том числе в радикальном гносеологическом вопрошании, это изначальное несогласие с диктатом Неба (в негативном смысле — Рока) как нашей незащищённостью от него. Это начало героизма, для которого благодатная почва — Откровение Господа, открывающая перед нами перспективу отрыва от негативной онтологии.
Мы должны сказать об этих двух началах как основе, на которой должны строится и опыт, и мудрость. Только тогда есть шанс переломить изначально заложенный сбой в системе взаимоотношений возрастов и полов. Это должно означать абсолютно точно разрушение института старейшин и переход его на плоскость индивидуальных заслуг и преимуществ, оставив принцип институализации за прослойкой молодой элиты, чью индивидуальную неустойчивость обуздает принцип всеобщей ответственности. Импульс молодого горения и инициативы должен безусловно обеспечиваться холодным расчётом опыта (как положительной альтернативой мудрости), которые в сумме помогут снять или решить один из старейших источников противоречий в исламском мире (в первую очередь — на Кавказе), так подрывающий его и не дающий ему раскрыть свой потенциал во всей полноте и выступить организованной силой. Ислам с его богоданной программой идеальных пропорций социальной коммуникации, выступит тем скрепляющим конструктом, который обеспечит политической системе подлинное равенство, живость, динамизм и привлекательность для протестной молодёжной среды со всего мира. Подлинная божественная мудрость, раскрытая в кораническом методе, уравновесит эти две тенденции, не дав им проявить свой деструктив и позволив им выложится в своём потенциале на 100%.
Здесь уместен был бы пример с мекканской знатью, которая, сохранив формальный статус, была подчинена (на период жизни Пророка, да благословит его Аллах и приветствует, и четырёх праведных халифов) радикальному экспансионистскому импульсу единобожия и была вынуждена работать на него. Что было дальше, мы знаем из истории: эпоха царств Омейядов и Аббасидов с их элитарным и авторитарным принципом, чудовищным расслоением народа и знати как в имущественном плане, так и в социальном. Внешняя экспансия почти завершилась, уступив место «разумной» дипломатии и борьбой с внутренними сектами, расплодившимися не в последнюю очередь из-за социального неравенства и ностальгии по идеалам праведного халифата. Это однозначно было контратакой старого, доисламского (шире — универсального языческого) принципа социальной архитектуры. Естественно, мы не берём на себя дерзкую задачу мазать всех правителей мусульман царской эпохи одной краской, да упасёт нас Аллах, тем более, были среди них такие выдающиеся, как Муавия или Умар ибн Абдуль Азиз и т. д.
Подводя итог, мы должны сказать, что подобная работа по отделению «зёрен от плевел», распознаванию неисламских вкраплений в системе исламской политической теологии должно проводиться крайне осторожно и при высочайшем уровне ответственности, дабы не нанести вреда тонкой и в тоже время готовой к социальному взрыву социальной ткани уммы. Знание куфрологии должно помочь нам определить те архетипы и социальные конструкты, которые из века в век отвергались и поругались пророками Единобожия (мир им всем) и которые сегодня используются системой для нейтрализации героического прорыва в новую политическую реальность.
АЛИ ГАРИБОВ