После распада СССР в 1991 г. в Средней Азии появились потенциальные очаги нестабильности, которые при определенных обстоятельствах приводили к открытому противостоянию региональных элит или межэтническим конфликтам. На этом фоне Республика Таджикистан стала объектом геополитической борьбы, и страна была ввергнута в пучину многолетней гражданской войны конкурирующими за власть региональными элитами. По официальной статистике в период между 1992-1997 гг. в Таджикистане, где линия разлома пролегла между пост-советским секуляристским правительством и происламскими силами, которую позже обозначали термином Объединенная таджикская оппозиция (ОТО), погибли более 60 тысяч человек, около одного миллиона граждан страны бежали в соседние государства Афганистан, Российскую Федерацию и республики пост-советской Средней Азии.
Кыргызстан в те годы бесприпятственно принял беженцев из Таджикистана.
В 90-е годы прошлого столетия улицы городов Кыргызстана в буквальном смысле заполонили люди, одетые в традиционные длинные восточные халаты, в чалмах, обернутых вокруг головы и с бородой. Эти странные люди ходили среди машин прямо на проезжей части улиц, подходили к водителям и прохожим с текстами Корана и четками в руках и довольно навязчиво просили мылостыню. Беженцы из Таджикистана стали селиться в кыргызских деревнях, выкупая там пустущие дома. Их можно было увидеть работающими на полях у местных фермеров. Таджикские семьи были в основном многодетными, и дети беженцев появились в сельских школах и детских садах. Массовое прибытие в города и веси республики беженцев из Таджикистана не могло не вызвать определенных трений с местным населением. Конфликты возникали в основном на бытовой почве в общественном транспорте, в школах.
Все вышесказанное имело место и в Сосновке, где беженцы из Таджикистана, а точнее из Жерге-Тальского и Мургабского районов с компактным проживанием этнических кыргызов, начиная с середины 90-х годов, начали здесь массово селиться.
Жизненные истории:
(Место: село Бозго-Жол, Жайльский район, Чуйская область, Кыргызстан. 3 октябры 2015 г. Рассказ шел на кыргызском языке. Перевод сделан автором. Стилистика и орфография сохранены)
Рассказ Нурмата, кыргыз, 36 лет, житель соседнего села Bözgü-Jol о своей поездке в Жерги-Тал в годы гражданской войны в Таджикистане.
« В то время ( в середине 90-х прошлого века-авт.) мы с ребятами решили заработать на продаже нашей местной пшеницы. Подсчитали, что выгоднее всего будет повезти муку, намолотую в Кара-Балте (районный центр Жаильского района-авт.) в Таджикистан. В то время там шла война и люди в горных селах Мургаба и Жерги-Тала хорошо покупали различные продукты, завозимые из Кыргызстана.
Гостевую визу в Таджикистан нам, кыргызам, тогда было легко открыть. Помнится, на одно приглашение поехали несколько человек с Камазами. На таможне проблем не было. Нас быстро пропустили. Тогда наши южане хорошо зарабатывали на экспорте продуктов в Таджикистан. Торговля шла бартором. Наличных денег ни у кого не было. Нашу муку мы хотели обменять на тамошние сорта зимних яблок, которые отличаются особым вкусом, и изнутри имеют красные прожилки в форме звезды. Такие яблоки выращивают только в горных селах Таджикистана.
Мы загрузили мешками с мукой три больших КАМАЗа и поехали через перевал Тоо-Ашуу в сторону Джалал-Абада, а оттуда в сторону таджикской границы. До нее мы добрались быстро. Дело было в конце ноября-начале декабря. Больших холодов тогда не было. Сильно мерзнуть пришлось только на перевалах, но моторы на машинах работали исправно, и мы благополучно добрались до Жерги-Тала. Я удивляюсь, как мы тогда еще не сгинули сами вместе с нашей мукой. Ведь сельские районы в горах Памира в те годы оставались безо всякой власти. Шла война. В горах бегали повстанцы. Они могли зайти в любое село, в любой дом и забрать с собой кого-угодно и что угодно. Никакая власть не защищала мирное население от произвола боевиков. А что уж говорить о каких-то приезжих-торговцах из другой страны? Мы-то ехали безо всякой охраны, надеясь только на себя и Бога. И знаете, слава Богу, ничего с нами там не случилось. Мы пробыли в горах, объезжая одно село за другим, около двух недель. Нас встречали дружественно. У людей не было муки. Они пекли хлеб из какой-то смеси. Тесто получалось грязного темного цвета. Старейшины сел и отряды самообороны, среди которых мы видели и мальчиков-подростков и даже детей с автоматами Калашникова, сопровождали нас из деревни в деревню, показывали дорогу. Они дажу указывали нам, в какую именно деревню везти муку. Мы не знали таджикского языка. А с местными жителями общались на русском. Практически в каждом селе находились мужчины, служившие в советской армии и говорившие по-русски. Деревни расположены на большом отдалении друг от друга, как у нас на пастбищах в Суусамыре. На горе расположены несколько домов с яблоневыми садами. Это и есть деревня. Сады вытянуты в прямые линии. Яблоки – единственный доход тамошних жителей.
Мы меняли один килограмм муки на три килограмма яблок. За порядком следили старейшина или человек из отряда самообороны. Они и были единственной властью в деревнях. Решали споры, вершили суд. Нас не обманывали. Ездили от дома к дому. Яблоки мы отбирали сами. Плохие или залежалые мы не брали. Только один раз был случай, когда мы категорически отказались от обмена. В одной отдаленной деревне жители принесли нам нехорошие яблоки. Мы собрались и уехали. Тогда жители пожаловались на нас своим старшинам и те остановили нас на дороге и заставили вернуться. Почему отказались отдавать муку? Люди сидят без хлеба! Но тогда мы уладили конфликт, потребовали у сельчан показать старейшинам свой некачественный товар, который нам предложили взамен высококачественной муки, и старшины согласились с нами. Вообщем, тогда мы обменяли всетаки несколько мешков муки на хорошие яблоки.
Я сейчас думаю, какие безумные мы были тогда! Ведь что стоило тамошним боевикам нас просто убить, а весь товар забрать? Никто бы нас и не искал в затерянных горах. Боевики нас не тронули, хотя и видели наши машины. Нам бы о жизнях своих подумать и о благополучном возвращении домой, а мы думали только о торговле. Молодые были.
Таджики нас не обижали. Они вообще очень гостепреимными оказались. Ночевали мы в основном в мечетях или молельных домах, которые там везде есть. Между селами не было автобусной связи. Только раз в день ездил военный камаз по определенному маршруту, который и подбирал людей у дороги.
Таджики старались нас уважить. В конце сделки старейшины резали барана, устраивали той и нас щедро угощали мясом. Давали еду на дорогу. У них там в горах не было практически никаких промышленных товаров. Не было ни мыла, ни шампуней, ни стиральных порошков, ни зубной пасты. У многих детей были экземы на руках от вьевшейся грязи. Мы раздали им почти весь свой запас мыло-моющих средств.
Однажды нас даже пригласили на таджикскую свадьбу. Традиции у них, как у кавказцев. Мужчины собираются в круг и долго танцуют в хороводе. Женщины практически не выходят на улицу. Оно и понятно. Военное время. Опасно. Были случаи, как нам рассказывали, что боевики приходили и силой уводили молодых девушек и женщин из домов.
В одной деревне, помнится, подошел к нам один мужчина-кыргыз средних лет. Он и его семья жили в таджикской деревне неподалеку. Он там родился и вырос. Говорил по-таджикски. Он долго упрашивал нас забрать его с собой в Кыргызстан. И таджикские старики просили за него нас забрать. Мол, Ваш же человек, кыргыз же. А здесь его могут убить боевики или увести в плен, как чужака. Но мы тогда отказались. А куда бы мы его поместили?-Мест в кабинах не было. А посадили бы в кузов, так он замерз бы и умер на перевале. Зима была на дворе. А температура на перевалах была ниже 40 градусов.
Дорога домой оказалась значительно тяжелее, чем туда. Один из камазов застрял в горном быстротоке. Сошел с узкого брода. Ни мостов, ни нормальных дорог в таджикских горах не было. Через реки мы ехали на авось. Смотрели, где местные жители переходят или переезжают речку. Ну, и мы за ними на своих КАМазах. А застрянешь, никто уже не сможет помочь вас вытащить. Мы видели много заброшенных машин на быстротоках, на дне ущелья. Дороги в горных ущельях узкие, кривые и сорваться в пропасть самое простое дело. Мы вынуждены были ехать в мороз с открытыми дверьми, чтобы выпрыгнуть из кабины, если что… Но Бог миловал, добрались мы до Джалал-Абада ( административный центр на юге Кыргызстана-авт.) благополучно. Там переночевали, отдохнули и поехали с груженными яблоками через Тоо-Ашуу домой. По дороге часть товара пропала. Яблоки попали в воду, когда переезжали речки, и начали гнить. Но и то, что довезли до дома, хватило, чтобы покрыть все расходы и получить почти тройную прибыль. Мы тогда, не задерживаясь долго дома, уже в январе отсортировали яблоки, запаковали их в мешки и повезли в Алма-Ату. Там все быстро продали. Таджикские сорта яблок очень ценятся в Казахстане.На вырученные деньги тогда в то время можно было купить трех-комнатную квартиру в Бишкеке.
Но торговая поездка в Таджикистан оказалась очень тяжелой. Я тогда сильно простыл и потом пришлось долго поправляться. Больше в Таджикистан я не ездили, хотя мои товарищи поехали туда же снова с нашей кара-балтинской мукой в следующем году.
Сейчас я работаю охранником в «Газпроме». Мы с бригадой объезжаем объекты в степи и горах. Газовые трубы проходят под землей, а разъемные вентили выходят наружу. У нас есть карта территории, которую мы должны регулярно объезжать и проверять, все ли в порядке. Зарплату нам повысили. Не жалуюсь. Работаю вахтовым методом. Время остается для семьи и хозяйства в деревне. Там у нас большой родительский дом и свое фермерское хозяйство. Много земли и есть кошара с овцами. Со своей семьей -женой и двумя детьми, живу в трех-комнатной квартире в «Почтовом» районе Кара-Балты. По выходным с семьей навещаем родителей в Бозгон-Жоле.
Что могу сказать о таджиках, которые переселились сюда в годы войны? Раньше они ходили к нам, кыргызам, батрачить на полях, просили у нас работы. А теперь они уже закрепились в Сосновке. Теперь можно увидеть кыргызов, работающих на их полях. Вы не думайте, что сюда прибывали бедные люди. Нет, они ехали с деньгами. В Сосновке они покупали на доллары дома у русских и у немцев, уезжавших на родину. Брали у местных жителей в аренду поля. Держатся таджики сплоченно. Помогают и поддерживают друг друга во всем. Имам главной мечети в Сосновке тоже таджик. Он – хороший, образованный человек. Свободно говорит на кыргызском языке. Вот он многие годы является главой у сосновских таджиков. Регулирует их споры. Собирает средства и помогает нуждающимся семьям. Он ведет переговоры с властями от имени всех таджиков села.»
Из разговоров с членами семьи Нурмата я узнала, что в свое время жители села Бозго-Жол на своем сходе решили не впускать в свою деревню таджикских мигрантов.
В августе 2015 г в селе Сосновка мне удалось встретиться и поговорить с одним беженцем из Таджикистана, этническим кыргызом Хуснидином Джураевым, который перебрался сюда с семьей в разгар гражданской войны, и проживает в селе больше 20 лет.
Он живет со своей многочисленной семьей в маленьком старом доме, купленным у бывших жителей села, переехавших в Россию. В доме под одной крышей живут три поколения. Рядом располагается летняя кухня, большой крытый топчан, в заднем дворе сооружен глиняный тандыр, имеются хозяйственные постройки-загон для домашнего скота, курятник. И в самом конце разбит небольшой огород, где растут кукуруза, картофель, помидоры, огурцы, перец. Самой главной достопримечательностью здесь является слесарный станок, который Хуснидин смастерил своими руками. На нем он работает более 20 лет, мастерит деревянные двери, оконные рамы, стропила, колыбели и пр. Он не без гордости признается, что на своем стареньком станке может из дерева изготовить практически любой предмет. В основном, заказы ему поступают от односельчан. Рассказывая о своей сложной судьбе, он сообщил, что родился и вырос в Таджикистане. До начала гражданской войны получил образование учителя физики и математики в национальном университете в Душанбе. Вернулся в родной горный аил в Жерге-Тальском районе и там много лет проработал учителем в сельской школе. Он пользовался уважением местных жителей. Его неоднократно избирали главой избирательной комиссии района во время проведения различных выборов в местные и национальные органы власти. Это, как оказалось позже, и сыграло с ним злую шутку. Когда война пришла в его родной Жерге-Тар, и всякая власть исчезла, и на нее место заступили беззаконие и произвол. Боевики или муллы, как он называл оппозицию, неоднократно забирали его в плен. Он был кыргыз, к тому же представлял в глазах боевиков ненавистные власти, с которым те воевали. Они особенно были недовольны тем фактом его биографии, когда Джураев возглавлял избирательные комиссии в своем районе. По его словам, в свое время, участвуя на выборах, представители оппозиции не набирали нужного числа голосов для прохождения в органы власти. В этом они винили его. Джураев признается: « Во время выборов за них (представителей оппозициии-авт.) даже их собственные родственники не голосовали.» В плену его жестоко избивали прикладами автомата, били по голове, от чего у него на темени остался большой шрам. От жестоких избиений и уничижительного обращения у мужчины нарушилась речь, появились дрожь в руках и во всем теле, и все это как следствие перенесенного длительного нервного напряжения. И будучи в третьем уже по счету плену у «мулл», он получил информацию от одного из своих родственников, что ему нужно срочно бежать, потому что боевики решили его убить. В ночь с пятницы на субботу после возвращения с пятничной молитвы, когда боевики задержались в мечети, Джураеву удалось бежать. Он кое-как добрался до родного дома и оттуда, не задерживаясь, бежал рано утром в сторону Душанбе. Добираться пришлось на перекладных. В Душанбе его знакомые посадили на поезд, следовавший в Ташкент. В Ташкенте узбекские власти не препятствовали беженцам из Таджикистана при пересадке на поезда, следовавшие в Бишкек. Кыргызстан принимал у себя таджикских беженцев в отличие от Узбекистана. Ташкент, вернее, его железнодорожный вокзал, стал транзитной зоной для беженцев из соседней республики. Сев на поезд Ташкент-Бишкек, Хуснидин через сутки добрался до кыргызской станции «Луговая», что располагается неподалеку от села Сосновка, и тут он высадился. С тех он обосновался в Сосновке. Со временем оформил документы беженца и пригласил к себе семью. Его жена во время бегства попала в автомобильную аварию в горах и с тех пор не может ходить и вынуждена соблюдать постельный режим. Она получает пособие по инвалидности. Сам Джураев не смог устроиться по специальности учителя в местной школе. Он объясняет это тем, что не смог подтвердить свою учительскую квалификацию, потому что во время войны боевики подожгли его дом. И в пламени пожара сгорели многие документы членов семьи, включая и его университетский диплом. И жизнь заставила его на новом месте превратить свое прежнее хобби- работу на слесарном станке- основным источником существования. Свой слесарный станок он собрал сам, только заводские железный мотор и пилу ему пришлось покупать на рынке. С тех пор станок работает исправно и ни разу его не подводил.
Хусниддин Джураев и члены его семьи, включая жену, взрослых дочерей и сыновей, уже получили кыргызское гражданство. Одна из дочерей вышла замуж за таласского кыргыза, но жизнь их не сложилась, и она вернулась в отцовский дом вместе с маленькой дочерью. Сыновья находятся на заработках в России в летний период, а зимой возвращаются домой в Сосновку в отцовский дом. Они зарабатывают тем, что строят дома односельчанам, помогают ухаживать за скотом на кошарах у соседей или занимаются частным извозом. Сам Хусниддин Джураев получает регулярно небольшую пенсию от государства, а его жена пособие по инвалидности. Из-за отсутствия трудовой книжки у жены, которую так и не удалось восстановить, она не может получать пенсии.
Хусниддин –единственный в семье, который не порвал с Таджикистаном. Там в Жерге-Тале остались его родственники. И он регулярно навещает их, ездя на похороны, поминки, свадьбы и другие важные события, консолидирующие его клан.
Я спросила Хуснидина, а хотел бы он вернуться в родные края? Он ответил, что не хотел бы. В Таджикистане наступили совсем другие времена. Он сказал, что новые власти дискриминируют этнические меньшинства на родине, в том числе и кыргызов. Он привел пример своего родственника, своего двоюродного брата, который долгое время проработал в сельской школе учителем и завучем. Он остался там во время войны оппозиции с проправительственными силами. Пережил все ужасы и лишения военной поры. Прекрасно говорит на литературном таджикском языке. Имеет высшее образование. Пользуется авторитетом у местных жителей, но власти не дали ему возможности работать директором школы. Несколько лет назад его назначили на эту должность, но поступило распоряжение из центра, и брата сняли с работы. А до этого с района и области в его сельскую школу стали наезжать различные проверяющие органы.
Хусниддин Джураев искренне сожалеет о канувшей в лето истории великой социалистической и интернациональной державы. Он говорит: « В Советском Союзе мы, кыргызы, таджики, узбеки, русские и другие национальности жили как один народ и не делились. Не было между нами никакой дискриминации при приеме на учебу или устройстве на работу, или получении должности. Мы чувствовали себя все как дома, не то что сегодня. В паспорте графа «национальность» была лишь формальностью, не то что сейчас. А сегодня Вас обязательно спрашивают, какой ты национальности и откуда.»
На жизнь и на соседей в Сосновке Хуснидин не жалуется. Он известен в селе как честный и трудолюбивый человек. Его ценит местная администрация. Не так давно он изготовил для сельской управы деревянную дверь.
Когда я спросила его об отношениях с местным имамом центральной сельской мечети, Джураев ответил, что тот старается исключать его семью при раздаче гуманитарной помощи. В селе Сосновка жизнь таджикской диаспоры вертится вокруг мечети. Его глава является лидером этой общины. Он же получает различную гуманитарную помощь, поступающую по религиозным каналам из зарубежа, главным образом их арабских стран, и распределяет ее по спискам между таджикскими семьями.
Не без горечи в голосе Хуснидин Джураев отметил, что ни он, ни его семья, хотя и входят в списки многодетных и социально уязвимых семей, но еще ни разу за многие годы не получали какой-либо помощи от имама Сосновки. Возможно, что здесь сказывается его прежний конфликт с муллами-боевиками в Жерги-Тале, у которых он побывал в плену и бежал.
В целом, несмотря на острую нехватку средств на содержание своей многочисленной семьи, на жилищную тесноту, Хусниддин Джураев не жалуется на жизнь и на кыргызстанские власти. Он пережил худшие времена в своей жизни, видел много зла и несправедливости, и мечтает только о мире и стабильности в Кыргызстане и Таджикистане. Он твердо верит в процветание страны при сохранении мира и согласия между народами.
С другой семьей беженцев из Таджикистана из того же села Сосновка мне удалось поговорить в начале августа 2015 г. Хозяйкой и старшей в семье является Буйгаша Абдурайымова. Она-этническая кыргызска, вдова, мать семерых детей. Получает от кыргызского государства пенсию по инвалидности. От правительства также получила орден матери-героини, что, к сожалению, не добавило ни сома к семейному бюджету. В советские времена матери-героини в Кыргызстане пользовались не только почетом и уважением у народа, но и получали солидную материальную поддержку государства. У них были различные привилегии . Сегодня её малолетние дети получают пособия. Она уже много лет пытается получить трудовую пенсию, но из-за того, что при бегстве из Таджикистана в годы гражданской войны её документы были утеряны, этого невозможно сделать. Работники социального ведомства в районном центре Кара-Балте требуют от неё предоставления трудовой книжки. Получить копию или дубликат трудовой книжки не представляется возможным из-за многочисленной бюрократии в таджикских органах, ответственных за восстановление утерянных документов. Благодаря небольшому подсобному хозяйству, регулярно выплачиваемой пенсии и детским пособиям, ей и ее семье удается держаться на плаву. Дом, в котором она живет с многочисленными детьми и внуками, был куплен на казенные средства. Бугайша должна ежедневно выпекать домашние лепешки на тандыре на большую семью. Это экономит средства на покупки в магазинах. Хлеб и чай являются основными в рационе питания этой семьи. К ним добавляются домашний козий сыр, который изготавливают только таджикские переселенцы в Сосновке, и молоко. Ежедневная тяжелая и рутинная домашняя работа – её удел, впрочем, как и многих других женщин в Сосновке.
Она возмущается, когда её и её детей и внуков односельчане порой называют «таджиками». «Мы – кыргызы, родившиеся и выросшие в Таджикистане. Мы не таджики,\”- говорит она. Женщина рассказывает, что нередко детей таджикских беженцев в школе и в общественном транспорте дискриминируют по этническому признаку.
Старшее поколение беженцев и мигрантов из Таджикистана говорит как на таджикском, так и на кыргызском зыках, и практически не владеет русским языком. На кыргызском языке мигранты говорят с акцентом, употребляя в речи таджикские слова и обороты. По сути, таджикские кыргызы говорят на диалекте родного языка, включающего в себя много от фарси. К тому же, женщины в семьях мигрантов практически все носят традиционную таджикскую одежду, обязательно включающую длинные штаны и платье особого кроя.Что касается маленьких детей и подростков, то они по одежде, как я заметила, ничем не отличаются от детей коренных жителей села.
Но главная проблема всех жителей села Сосновки – это хроническое отсутствие работы. От неё особо страдают таджикские мигранты.
Взрослые сыновья Бугайши вынуждены искать работу в соседнем Казахстане и Российской Федерации. Они также как и другая безработная молодежь села выходят рано утром на основную трассу, соединяющую север и юг Кыргызстана, и ждут, когда их соберут на грузовики или автобусы и повезут на поля и фермы в соседние деревни. Многие жители Сосновки ежедневно выезжают на работу на полях – на прополку, полив или сбор урожая плодово-овощных и бахчевых, у дунганов в соседних селах района. Дунганская диаспора в Чуйской области, живущая относительно обособленно в нескольких селах, ведет товарное сельское хозяйство, имея большое овощеводческое хозяйство на арендованных площадях. Для работы на полях дунганские фермеры регулярно приглашают сезонных рабочих из соседних кыргызских сел, включая мигрантов из Таджикистана.
ЧЫНАРА ИСРАИЛОВА-ХАРЬЕХУЗЕН